Таким образом, октябрьское свидание 1906 года, состоявшееся после того, как Распутин телеграфировал на высочайшее имя о своем желании преподнести царям икону Святого Праведника Симеона Верхотурского, не явилось, вопреки мнению А. Н. Боханова и Э. С. Радзинского, ключевым моментом в истории восхождения «старца» к вершинам самодержавной пирамиды.
Вот как выглядит эта встреча в описании самого царя: «13-го октября. Пятница. <…> В 6¼ часа к нам приехал Григорий, он привез икону Св. Симеона Верхотурского, видел детей и поговорил с ними до 7½»46. Итак, царь вновь пишет о Григории как об очень хорошо знакомом всем членам семьи человеке. Кроме того, если внимательно вглядеться в эту запись, становится ясно, что занесения в Дневник встреча с Григорием удостоилась не в связи с самим фактом того, что она произошла, а в связи с особо торжественным и утверждающим духовный авторитет божия человека Григория контекстом – поднесением им иконы Св. Симеона Верхотурского.
При этом о встрече Григория с детьми Николай пишет как о вполне рутинном событии. Ясно, что если бы эта беседа случилась впервые, царь должен был бы дать хоть какую-то оценку ее итогам. Однако он просто пишет о ней как о чем-то вполне обычном и не требующем комментариев. А ведь до этого в царском Дневнике о встречах «старца» с детьми не упоминалось ни разу. Данное обстоятельство, как представляется, также свидетельствует о том, что далеко не все встречи царской семьи с Распутиным находили свое отражение в Дневнике Николая.
Этот же вывод напрашивается и в связи с третьим за 1906 год упоминанием царского Дневника о Распутине, от 9 декабря: «Обедали Милица и Стана. Весь вечер они рассказывали нам о Григории»47. Данная запись, как нетрудно понять, также сделана именно потому, что произошло нечто важное, подтверждающее духовные добродетели хорошо знакомого Николаю человека по имени Григорий.
Логично допустить, что в данный отрезок времени царь «невольно» отмечал в своем Дневнике не встречи с Распутиным как таковые, но лишь те моменты, в которые он получал различные подтверждения (включая чисто эмоциональные) того, что Григорий и вправду божий человек.
Таким образом, следует предположить, что Распутин сумел получить эксклюзивный доступ к сердцам их величеств вовсе не потому, что догадался вовремя презентовать им изображение малоизвестного провинциального угодника. Григорий смог достичь этого потому, что, как верно отметил С. П. Мельгунов, явился «в первый революционный кризис как бы спасителем династии»48. На протяжении труднейшего в жизни императорской России отрезка времени Распутин был рядом с царями и оказывал им незаменимую психологическую помощь. М. В. Родзянко (хотя и явно по позднейшим слухам) воспроизводит картину того, как чисто технически мог выглядеть перманентный контакт «старца» и членов царской семьи в эти годы. В период революционного лихолетья 1905–1907 годов, пишет Родзянко, Распутин «всячески утешал царскую семью, усердно при ней молился, заверял, что-де при его усердной молитве с царской семьей и наследником-цесаревичем не сможет случиться никакой беды, незаметно приобретал все большее и большее влияние и наконец получил звание „царского лампадника“, то есть заведывающего горевшими перед святыми иконами неугасимыми лампадами. Таким образом, он получил беспрепятственный вход во дворец государя и сделался его ежедневным посетителем по должности своей, вместо спорадических его там появлений по приглашению. Надобно при этом отметить, что император Николай II был большой любитель, знаток и ценитель св. икон древнего письма… <…> Надо полагать, что, вверяя попечению Распутина столь чтимое им собрание икон, государь, несомненно, проявлял к новопожалованному царскому лампаднику известное доверие…»49.