Что же касается трех дочерей, то старшая из них, Анна, была высокой и стройной красавицей; она вышла замуж сначала за Генри Бэйнтона (будущего эсквайра), а затем за Фрэнсиса Гревила (старшего сына Фаулка, лорда Брука), которому она родила, наряду с другими детьми, Уильяма, нынешнего лорда Брука, — а этот молодой человек вознамерился подражать во всем своему деду, лорду Рочестеру, не обладая, однако же, его талантами. Вторая дочь, миниатюрная красотка леди Элизабет, вышла замуж за Эдуарда Монтегю, графа Сэндвича (сына когдатошнего безуспешного соискателя руки мисс Малле. — Г. Г.)… Мне ничего не удалось толком выведать у обитателей Вудстока о леди Малле, узнал только, что она не была такой красавицей, как две старшие; но я прочитал в книге пэров, что она вышла замуж за Джона Воэна, ирландского барона Лисберна.
В дальнем уголке церковного кладбища в Эддербери есть небольшое надгробие с надписью, высеченной под пухлощеким херувимом: «Целиком и полностью уповая на второе пришествие Иисуса Христа, покоится здесь прах Мэри, упокоившейся в мире жены Джона Свифта и заботливой кормилицы их сиятельств леди Элизабет Уилмот и леди Малле Уилмот, чей смертный час пробил 28 ноября 1687 года». Мэри Свифт, должно быть, вместе с Джоном Кэри и его женою, входила в число преданных дворовых, которых старая леди Рочестер умела отблагодарить куда лучше, чем ее дети и внуки.
К детям своим Рочестер относился с любовью человека, считающего продолжение рода единственно известной ему формой бессмертия. В письмах к жене он часто просил напомнить им о своем существовании: «Напомни обо мне Анне и лорду Уилмоту»; «Нижайший поклон моей тете Роджерс и Анне»; «Пожалуйста, попроси мою дочь Бетти передать от меня привет моей дочери Малле»; «Что бы ни случилось со мною, Бог да благословит тебя и детей». А вот пример спора с женой о здоровье сына. «Я чрезвычайно опечален болезнью сына — и потому, что ты так расстраиваешься, и потому, что люблю его сам, — пишет он, едва прослышав о первых симптомах недуга, а позднее присовокупляет: — Как бы болезненно ты ни отнеслась к этому, я вернул его в Эддербери, и это пошло ему на пользу; по крайней мере, стало ясно, что у него золотуха; и я на следующей неделе заберу его в Лондон для лечения». Жаль, что нам ничего не известно о приезде Чарлза в Лондон и о его жизни в отцовском доме — постоянном месте сборищ «развеселой шайки-лейки»; взгляд на этот мир глазами ребенка был бы очень интересен. Дошли два письма его отца, написанные на смертном одре и полные патетических восклицаний и надежд на то, что Рочестер-младший никогда не стяжает славу умника и остроумца. Поэт был великим мастером давать советы другим.
Чарлз, я очень рад тому, что ты пишешь мне (хотя и редко), и искренне желаю, чтобы ты и впредь вел себя так, что я мог бы любить тебя, не испытывая при этом чувства стыда. Послушание бабушке и всем, кто учит тебя хорошему, — вот путь того, кто чувствует себя счастливцем и хочет навеки остаться таковым. Избегай праздности, презирай ложь, и да благословит тебя Господь. О чем я и возношу молитвы Небу.
Надеюсь, Чарлз, что, получив это письмо и узнав из него, что джентльмен, взявший на себя роль моего посланца, впредь станет твоим наставником, ты очень обрадуешься подобному проявлению отцовской заботы и проникнешься чувством благодарности; а благодарить меня лучше всего сдержанным и достойным поведением. Ты уже достаточно вырос для того, чтобы ощущать себя мужчиной, если ты при этом проявишь известную мудрость (мальчику, когда умер отец, было всего девять лет; судя по всему, поэт разделял вздорные идеи своей матушки о раннем взрослении. — Г. Г.); а подлинная мудрость заключается в том, чтобы служить Господу, читать книги и почитать родителей в первую очередь и своего наставника — во вторую; в зависимости от того, последуешь ты этим советам или нет, тебя в дальнейшем ждет счастливая или несчастливая судьба. Но я такого высокого мнения о тебе, что с радостью думаю: ты меня никогда не разочаруешь. Дорогое дитя, учись и будь послушным, и ты увидишь, что за отцом стану тогда я; удовольствий не ищи, ибо не в них счастье. О том, чтобы так оно все с тобой и было, я молюсь беспрестанно.
В этих письмах нет лицемерия. Рочестер и впрямь не хочет, чтобы его сын прожил такую же жизнь и придерживался такого же образа мыслей, как он сам; он надеется на то, что его сын уверует в Бога, а не окунется вслед за отцом в холодную бездну атеизма. Позже он скажет Бернету: «Блаженны верующие, вот только не каждому дано уверовать», и признает, что «религия как единое целое сулит такой покой, как ничто иное на всем белом свете; правда, относится это только к верующим». Счастья и покоя — вот чего он желал собственному сыну.