— Я взрослая женщина, а не ребенок. Я вам не жена и не сестра, поэтому вы не имеете права приказывать мне уехать. А если попробуете, я устрою такой скандал, какого вы еще не видели!
Он насупился; Эзме поняла, что он старается представить, что она имеет в виду.
— Что же вы сделаете — заплачете?
— Я не просто заплачу, — ответила она. — Буду лягаться, вопить, и меня придется выносить на руках. Как вы объясните это слугам? А потом, я пожалуюсь Катрионе!
В дверь спальни негромко постучали; затем послышался запыхавшийся голос служанки:
— Миледи, ваша ванна!
Поскольку Куинн стоял, скрестив руки на груди, словно разгневанный воин, Эзме сама открыла дверь усталой служанке, тащившей сидячую ванну. Еще три девушки внесли высокие металлические кувшины с кипятком. Следом за ними вошла миссис Луэллен-Джонс с целой кипой свежего белья.
— Тогда я вас оставлю, — буркнул Куинн, выходя в дверь гардеробной. — Вашу поездку за покупками обсудим позже.
Ничего подобного, мысленно ответила Эзме. Она свое слово сказала. Увезти ее из Эдинбурга можно единственным способом: сунуть ей в рот кляп и связать ее по рукам и ногам!
Вскоре Куинн, вымытый и переодетый, осматривал дом и сад в обществе полицейского и эдинбургского главного констебля — выборного чиновника при городской управе, который следил за порядком и имел право арестовывать подозреваемых. Стена в саду почернела и закоптилась; в углу еще дымили обгорелые остатки упаковочных ящиков. На земле и ближайшей клумбе были рассыпаны мокрые угли; ветви растущего рядом дерева опалило огнем. У самой стены валялись осколки разбитой лампы — здесь сильно пахло керосином. При более внимательном осмотре оказалось, что стекла в нескольких окнах нижнего этажа потрескались от жара и их придется заменить.
Что ж, могло быть и хуже! Гораздо хуже… Ну а Эзме придется вернуться в Лондон, нравится ей это или нет! Плохо, что она такая упрямая и своевольная… К сожалению, он, как она верно заметила, не обладает над ней никакой властью и не может заставить ее уехать. Только один человек в целом свете имеет право ей приказывать, но Джейми далеко… Неожиданно Куинна осенило. Он напишет Джейми и попросит срочно вызвать Эзме домой! Как только Джейми узнает о пожаре, он, конечно, согласится с тем, что Эзме должна уехать.
Приняв решение, он сразу успокоился и переключил внимание на своих спутников. Рыжеволосый молодой полисмен, одетый в слишком большую для него форму, пинал обгорелые обломки носком сапога и чесал в затылке. Главный констебль, по фамилии Рассел, в свободное от исполнения муниципальных обязанностей время торговал мясом. Он и одет был как подобает процветающему купцу, кем он, собственно, и являлся. Однако лицом, фигурой и манерами мистер Рассел больше всего напоминал бойцового петуха. Даже челюсти у него непрестанно двигались, словно петушиная бородка.
Заметив, что Куинн смотрит на него, Мистер Рассел спросил:
— Никто так и не признался, что уронил лампу?
— Еще нет, сейчас устроим допрос, — ответил Куинн и вместе с представителями закона прошел в библиотеку, велев лакею вызвать дворецкого.
Молодой полисмен, по фамилии Сондерс, явно чувствовал себя не слишком уютно в богатой обстановке. Он остался стоять у двери и переминался с ноги на ногу. Мистер Рассел, напротив, без всякого стеснения развалился в кресле — с таким видом, словно охотно просидит здесь до ужина. Его не смущали ни панели красного дерева, ни обилие книг. Между прочим, Куинн не сомневался в том, что Огастес их и не открывал.
Куинн не слишком надеялся на помощь властей, но необходимо было соблюсти приличия.
— Милорд, есть ли у кого-то причины поджигать ваш дом? — спросил мистер Рассел.
— Я о таких причинах ничего не знаю, — ответил Куинн. — С вашего позволения, я бы хотел допросить слуг. — Он не только сомневался в сыскных способностях представителей власти, но и сам не хотел отвечать на вопросы, связанные с его делами. — Разумеется, вы тоже вольны спрашивать их, о чем захотите!
— Как вам угодно, милорд, — вежливо согласился мистер Рассел.
Сондерс, у которого от окружающей роскоши, видимо, отнялся язык, ограничился лишь кивком.