P. S. Ты должен жениться на Луизе. Она любит тебя.
Тридцать первая
Белль
Пятнадцать лет
К началу десятого класса я отстригла челку.
Но так и не стала чьей-то телкой.
Идея, конечно же, принадлежала Россу.
– Тебе очень идет челка. Обожаю твои волосы. Их поразительно легко укладывать. Мне мою челку приходится выпрямлять каждое утро, – ноет Росс.
Мы заключили сделку: я отстригу нам обоим челки, а он согласится пойти со мной на занятия крав-мага. Мы занимаемся трижды в неделю. Инструкторы уже устали видеть наши лица. Но я больше никогда не оставлю свою судьбу в руках незнакомых мне мужчин.
Я высматриваю тренера Локена в коридорах, в классах, в столовой. Больше не позволю ему сделать это со мной, и месть непременно нагрянет. Я просмотрела достаточно документальных фильмов и новостных выпусков и теперь точно знаю: если сдам его властям, это ничего не даст. Мне нужно взять правосудие в свои руки. Ведь неважно, избежит он наказания за содеянное или нет, моя жизнь все равно будет навсегда испорчена.
Я отказываюсь становиться для всех девчонкой, которая крутила шашни со своим тренером. Которая месяцами позволяла ему ласкать ее ртом, а потом – ой-ей – испугалась и рассказала маме с папой, когда он лишил ее девственности. Нет. К черту. У меня есть план.
Тренер Локен держится в стороне.
Один месяц сменяется другим, и мне уже почти удается дышать полной грудью. А потом одним ясным субботним утром, когда мама жарит блинчики внизу, папа читает газету, а Персефона болтает по телефону с Сейлор, кое-что происходит.
Случившееся странно само по себе, потому что в остальном стоит самая обычная суббота. Ничем не примечательная. Сквозь щель под дверью ванной проникает запах блинчиков. Как и смех Персефоны, которая обсуждает с Сейлор, какие наши родители до ужаса романтичные (Сейлор, к сожалению, тоже отпрыск двух людей, которым пора перестать лапать друг друга у всех на виду).
Мне приходит сообщение от Локена.
Если расскажешь кому-то,
я сделаю это снова.
Имей в виду.
Считайте, что предупреждение получено.
Меня сейчас вырвет.
Но, кажется, я знаю, почему он так уверенно заявляет мне об этом: он знает, что власти ни черта не сделают. Школьный совет никогда мне не поверит. В местном полицейском участке работает куча его одноклассников, с которыми он пьет пиво, и в Южном районе попросту не принято обращаться в полицию. Здесь разбираются со своими проблемами самостоятельно.
Я сажусь на унитаз и писаю. Чувствую, что уже закончила – мочевой пузырь пуст. Я точно это знаю, потому что писаю уже пятнадцать лет по несколько раз на дню, но почему-то из меня продолжает капать. Живот сводит от сильного спазма. Будто все нутро скрутило в попытке что-то извергнуть.
Я смотрю вниз между ног и хмурю брови. Из меня течет кровь. Всматриваюсь в унитаз, пошире разведя бедра, и вижу… какой-то сгусток.
О боже.
О боже.
О боже.
Я падаю вперед и блюю прямо на плитку. Меня трясет. Нет. Это невозможно. Тянусь за полотенцем, висящим на крючке, и заталкиваю его в рот, чтобы подавить крики. Я корчусь на полу и кричу в полотенце.
Плачу, плачу, плачу.
Я забеременела.
Я залетела от этого ублюдка.
Ну конечно же, залетела.
Но… почему я потеряла ребенка?
Мысленно отсчитываю дни и понимаю, что была на пятой неделе беременности. На последней неделе летних каникул я упала. Но все же. Как? Почему? Как это возможно?
В этот момент понимаю, что я – больше не я.
Что, возможно, я больше никогда не стану собой, потому что даже не успела понять, кто же я такая.
Именно в этот миг я думаю, что моя вера в человечество не восстановится никогда.
Что хуже уже быть не может.
И как раз тогда становится еще хуже.
Тридцать вторая
Дэвон
Я кого-нибудь на хрен прикончу, и это будет не Эммабелль Пенроуз, хотя именно эта женщина больше всех заслуживала моего гнева.
Скомкав написанное от руки письмо, я бросил его в мусорное ведро, прихватил ключи с кухонного островка и помчался к двери. Спустился по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и чуть не свалился по пути к «Бентли».