– Почему я изменил твоей матери? – Вид у него был растерянный.
– Да. Я хочу знать.
Никто из нас не порывался убрать беспорядок на полу.
Отец потер затылок, отошел от стола и принялся расхаживать по кухне. Я следила за ним взглядом.
– Послушай, тогда все было непросто, понимаешь? С тех пор как твоя мама бросила работу, чтобы заботиться о вас двоих и о тете Тильде, да упокоится она с миром, я стал не просто добытчиком – я был единственным кормильцем семьи. А нужно было оплачивать счета за лечение, покупать еду, кормить голодные рты, платить за страховку и ипотеку. Перси ходила на занятия балетом, ты занималась бегом. Одно накладывалось на другое, и я просто… – Он замолчал и беспомощно взмахнул руками. – Я не справлялся. Шел на дно. Твоя мать не желала ко мне прикасаться. А чувство вины даже не позволяло мне об этом попросить. Она наблюдала, как ее сестра постепенно угасает. Я чувствовал себя работником, занятым домашним хозяйством, а не мужчиной во главе семьи. А потом и София появилась под конец.
– Подозреваю, где-то в твоих словах закрался каламбур, – язвительно пробормотала я.
Он пропустил мою колкость мимо ушей.
– Мы с Софией работали в одном бизнес-центре. Сперва начали обедать вместе. Все было невинно.
– Не сомневаюсь, – я улыбнулась, с удивлением обнаружив, что ощущаю такую горечь, будто это случилось со мной. Будто на его месте был Дэвон.
Дэвон не твой. Он женится на другой женщине, скорее всего, в ближайшие несколько месяцев. Извинись перед ним как следует, порви чек на мелкие кусочки и живи дальше.
– Она переживала сложный развод, – пояснил папа.
– Душевные разводы нечасто встречаются, – съязвила я. – А вы еще сделали это в маминой постели. Охренительно. Здесь, кстати, тоже не обошлось без каламбура.
– Эммабелль, – мягко упрекнул папа. – Хочешь верь, хочешь нет, но я сделал это потому, что отчасти хотел, чтобы меня поймали. Дай мне договорить.
Я нехотя поджала губы, позволяя ему продолжить.
– Я поддерживал ее, а она меня. София была сама не своя. Я сходил с ума. За это время мы с твоей матерью отдалились друг от друга, пока не дошло до того, что я уже не мог вспомнить, каково быть ее партнером, ее возлюбленным. Но все было непросто. Я все еще любил твою маму. Хотел верить, что в конце концов я ее верну. Просто наша любовь оказалась поставлена на паузу.
Да о чем он, мать вашу, вообще говорит? Любовь нельзя отложить и вернуться к ней позже. Это вам не гребаное отложенное письмо, отправку которого можно запланировать заранее.
– Хронология событий утверждает обратное. – Я попыталась выдавить язвительную ухмылку. Тетушка Тильда умерла, когда я была еще подростком. А с Софией отец расстался, когда мне исполнился двадцать один.
– Жизнь сама умеет задавать темп, – признался он. Наклонившись, чтобы собрать осколки с пола, он посмотрел на них так, будто хотел вспороть себе горло.
– Хотелось бы мне так же снисходительно относиться к своим поступкам, – тихо сказала я.
– Я не снисходителен к себе. Я очень долго себя ненавидел. Много раз пытался порвать с Софией после смерти твоей тети. Иногда мне это даже удавалось. Но она всегда возвращалась. И порой я ее принимал, когда у нас с твоей матерью возникали проблемы.
– Какой же ты мерзавец. – Меня саму ошеломили слова, сорвавшиеся с моих губ. Не потому, что редко звучали в моей речи (мы с бранью близкие друзья), а потому, что я еще никогда не употребляла их в адрес члена своей семьи. Семья была чем-то священным. До сих пор.
– Им я и был, – согласился он. – Но в итоге, спустя девять лет после начала нашего романа, мне удалось от нее сбежать. Я бросил работу, сменил замки в доме. Сказал Софии, что испорчу ей жизнь, если она приблизится к твоей матери или попытается ей рассказать.
– Прелестно.
Отец выбросил стекло в мусорное ведро под раковиной и подтолкнул оставшиеся осколки носком ботинка.
– Если ты все это время знала, то почему не рассказала матери?
– С чего ты решил, что не рассказала?
– Она бы меня убила. – Папа скрылся по пояс в кладовке и, показавшись оттуда со шваброй, вытер пиво, все это время не сводя с меня глаз. – А потом бросила. Но не в таком порядке.
Я фыркнула:
– Если бы.
– О чем ты? – Он взялся мыть пол.
– Мама бы никогда от тебя не ушла. Поэтому я и не стала ей рассказывать, – выпалила я; мой голос струился вместе с потоком эмоций, словно с порывом ветра. Набирал высоту, превращался в бурю.
Но я все эти годы не рассказывала маме вовсе не из бескорыстных соображений. Не потому, что хотела ее защитить.
Я боялась, что она останется и я больше никогда не смогу смотреть ей в глаза.