– Я хочу, чтобы ты знал: я правда люблю тебя, Дэвон. Своим окольным путем.
Я верил ей.
Но порой капли любви попросту недостаточно.
Тридцать девятая
Дэвон
– Почему у большинства авиакомпаний больше нет мест первого класса? – Эммабелль надулась, сидя рядом со мной и жуя сухофрукты, пока мы позже тем же вечером летели домой.
Я перевернул страницу «Уолл-стрит джорнал», сделал глоток девственно-чистой «Кровавой Мэри» – пожалуй, единственное, что мне доводилось потреблять в девственном виде. Я бы заказал виски, но Белль настаивала, чтобы я оставался трезвым из солидарности с ней.
– Между первым и бизнес-классами изначально не было почти никакой разницы. Еще учти, что места в бизнес-классе по определению считаются рабочими расходами, и поймешь, почему большинство западных авиалиний вообще не хочет заморачиваться. А почему ты спрашиваешь? – Я глянул в ее сторону.
Белль неловко поерзала в кресле, глядя то влево, то вправо.
– Здесь мало места для ног.
Я похлопал себя по коленям, сложил газету и сунул ее под мышку.
– Положи их на меня. Проблема решена.
– Нет, не для этого. Вот блин. Черт. То есть… ай хрень какая-то, – фыркнула она, потирая лоб.
– Продолжай, пожалуйста. – Я откинулся на спинку кресла. – Люблю, когда ты шепчешь мне всякие нежности.
Но она не стала продолжать. Дождалась, когда мы окажемся ровно на полпути между Соединенным Королевством и Соединенными Штатами. Под нами простиралась лишь необъятная глубокая Атлантика. Все что удерживало нас в воздухе – только крошечная металлическая трубка и вера. И внезапно я осознал, какую аналогию она пыталась провести.
Суть брака в том, чтобы давать и брать.
Принимать решения и идти друг другу навстречу.
– Ну ладно. Только не бесись, если я все испорчу. Или не смогу потом встать или еще что. Ребенок здорово смещает мой центр тяжести. – Белль достала квадратную бархатную коробочку из сумки и встала, а потом опустилась на одно колено, постанывая от раздражения.
Я сел прямо, каждая клеточка тела вопила, чтобы я ничего не упустил.
Все пассажиры бизнес-класса устремили на нас сонные взгляды.
– Дэвон Уайтхолл, ты лучший мужчина из всех, кого я встречала. Я влюблена в тебя с тех пор, как мы впервые встретились взглядом. Я хочу состариться с тобой, быть с тобой, несмотря ни на что, и носить твою фамилию. Я знаю, что со мной было… непросто в последние несколько месяцев, но обещаю, что я изменюсь. Ты окажешь мне честь и станешь моим мужем?
– Да.
Нужно было сказать еще многое.
Но пока это слово, казалось, подвело всему итог.
Люди в соседних креслах зааплодировали. Одна женщина засняла все на телефон. Но почему-то мне было наплевать, даже если мы в итоге окажемся на обложке таблоида.
– Ох, Дэв. – Белль прикрыла рот ладонями, на ее глазах навернулись слезы. – Это потрясающе. А теперь не мог бы ты, пожалуйста, помочь мне подняться?
Эпилог
Белль
– Ты знала, что во время спаривания самец и самка рыбы-удильщика срастаются друг с другом и навсегда остаются единым организмом? Когда парень удильщик находит готовую к спариванию самку, он впивается в нее и сливается с ней. Он лишается глаз и множества внутренних органов, пока у них не образуется общая кровеносная система. – Дэвон ласково гладит меня по руке, глядя со своего места возле моей больничной койки.
– Ух ты, – сухо отвечаю я, затаив дыхание, чтобы унять боль. – Звучит знакомо.
Я поворачиваюсь к медсестре Притворяюсь-Что-Меня-Здесь-Нет, которая широко улыбается нам обоим, будто это она сейчас рожает, и кладет мою медицинскую карту обратно на край койки.
– Я только что снова почувствовала схватку, и эта выдалась о-о-о-очень болезненной.
Такой болезненной, что я думала, мой живот треснет пополам.
– Когда приедет доктор Бьорн? – требовательно спрашивает Дэвон, побуждая принять меры. – Моей жене больно.
– Ваша жена – не первая рожающая женщина, – спокойно замечает медсестра Сейчас-Получу-По-Физиономии. Она подходит и снова взбивает мои подушки. – Два врача приходили ее осмотреть и сказали, что все в полном порядке. Доктор Бьорн попал в небольшую пробку. Он прибудет через несколько минут. Вы всегда можете прибегнуть к эпидуральной анестезии.
– Вы шутите? Я хочу, чтобы ребенок знал, как сильно я страдала из-за нее, и потом вечно ей это припоминать.
Медсестра смеется.
Не знаю почему.
Я-то не шучу.
– Милая, все нормально. Еще есть время, – воркует Дэвон, убирая волосы с моего лица. Жест милый и романтичный, но я вот-вот безо всяких лекарств вытолкну из себя человека в три с половиной килограмма. Я смахиваю его руку.