Господи. Почему она мне не сказала?
– Мои соболезнования, – сказал я, глядя больше на Луизу, нежели на ее братьев, которые, как я по-прежнему считал, не стояли со мной на одной ступени эволюционного развития.
– С кем не бывает, – пренебрежительно отмахнулся Байрон. Видимо, он был слишком увлечен тем, что стал герцогом, чтобы беспокоиться о том, какой ценой получил этот титул.
Снова наступило недолгое молчание, после которого Бенедикт заговорил вновь:
– Знаешь, она сказала всем своим друзьям, что ты вернешься к ней. Луиза. Бедняжка ходила смотреть места для проведения вечеринки по случаю помолвки по всему Лондону.
Луиза прикусила щеку, вращая в руке бокал вина, и смотрела на его содержимое, не отпивая. Мне хотелось увести ее в какое-нибудь уединенное место. Извиниться за весь бардак, который я устроил в ее жизни. Заверить, что самого себя я прокатил не хуже, чем ее.
– Боже, ты помнишь? – захохотал Байрон, хлопая брата по спине. – Она даже выбрала обручальное кольцо и все остальное. Заставила отца заплатить, потому что не хотела, чтобы ты счел ее слишком требовательной. Ты здорово ее опозорил, приятель.
– В мои намерения это не входило, – процедил я сквозь зубы, не испытывая ни малейшего интереса ни к еде, ни к компании. – Мы оба были детьми.
– Я считаю, что Дэвон и Луиза должны обсудить это наедине. – Мама промокнула уголки рта салфеткой, хотя на ее лице не осталось никаких следов еды. – Обсуждать этот вопрос на людях неуместно. В особенности на поминках моего мужа.
– Тем более нам и так есть о чем поговорить! – с притворным воодушевлением воскликнул Дрю, муж Сеси, улыбаясь мне. – Дэвон, я все хотел спросить твое мнение насчет ипотечного бума в Британии. Риск инфляции довольно высок, не считаешь?
Я уже собрался ответить, когда Байрон встрял в разговор, подняв свой бокал с вином, словно деспотичный император:
– Да брось, никого не интересует рынок жилья. Ты разговариваешь с людьми, которые даже не знают, как пишется слово «ипотека», и уж тем более им никогда не приходилось ее выплачивать. – Он жахнул бокалом по столу, отчего красное содержимое выплеснулось на белую скатерть. – Давайте лучше поговорим обо всех тех обещаниях, которые Дэвон Уайтхолл не сдержал за эти годы. Обещаниях, данных моей сестре. Его семье. О том, как реальность наконец-то настигла лорда Красавчика, и теперь ему нужно пойти на серьезные уступки, если он желает сохранить то, что осталось от его прежней жизни.
Луиза встала и бросила салфетку на все еще полную тарелку.
– Прошу меня извинить. – Ее голос дрожал, но в остальном она безупречно держала себя в руках. – Ужин был прекрасен, миссис Уайтхолл, однако, боюсь, об обществе моих братьев того же не скажешь. Ужасно сожалею о вашей утрате.
На этом она развернулась и ушла прочь.
Мы с матерью переглянулись.
Я знал, что должен исправить ситуацию, пускай возникла она не по моей вине. Но сперва нужно разобраться с двумя клоунами, рассевшимися за моим обеденным столом.
Я пронзил Бенедикта и Байрона свирепым взглядом.
– При всем сочувствии в связи с вашей недавней утратой родителей я больше не позволю говорить со мной в подобном тоне. Нравится вам это или нет, я хозяин этого поместья. Мне решать, кого я принимаю и, что еще важнее, кого не принимаю в своем доме. Вы перешли черту и огорчили свою сестру и мою мать. В следующий раз за подобное вас ожидает пуля в зад. Быть может, я распутник с недостатком моральных принципов, но при этом, как мы все знаем, еще и отличный стрелок, а ваши задницы – легкая мишень.
Самодовольные улыбки Бенедикта и Байрона тотчас испарились, сменившись хмурым взглядом.
Я встал из-за стола и помчался за Луизой. Слышал, как позади меня братья Бутчарт без энтузиазма извинились за свое поведение, обвиняя в своих дурных манерах вино.
Я нашел Луизу в своем старом зимнем саду в окружении экзотических растений, больших окон и дерева, выкрашенного в мятный цвет. Она пробежалась кончиками пальцев по композиции из разноцветных роз, стоящей в дорогой вазе. Подарок французского виконта, относящийся к девятнадцатому веку.
Вместо того чтобы прикасаться к бархатистым лепесткам, Луиза трогала шипы. Я в благоговении застыл на пороге. Она напомнила мне Эммабелль. Женщину, которую больше очаровывала боль, даруемая красивой вещью, нежели приносимое ей удовольствие.
Луиза уколола подушечку указательного пальца. Неспешно убрала руку от шипа и невозмутимо высосала кровь.
Я закрыл за собой дверь.
– Луиза.
Она не подняла взгляда, склонив шею, как изящный лебедь.
– Дэвон.