— Потому, милая, — и в его голосе прозвучало темное обещание, когда он склонился еще ближе, ведя сильным, теплым пальцем по ее шее, по обнаженной коже над платьем, и сердце ее заколотилось еще быстрее, а дыхание сделалось прерывистым, — что никто никогда не поверит, будто я не скомпрометировал тебя целиком и полностью.
Он сжал край платья и одним мощным рывком разорвал его вместе с сорочкой пополам, обнажив ее до самой талии. Пенелопа ахнула, уронила бутылку и вцепилась в края платья. Виски расплескалось по ее груди.
— Ты... ты...
— Можешь не спешить, милая, — лениво протянул он, отступив назад и любуясь делом своих рук. — Я подожду, пока ты не подыщешь нужное слово.
Пенелопа прищурилась. Слово ей не требовалось, ей требовался хлыст.
И она сделала то единственное, до чего смогла додуматься. Рука взлетела вверх сама по себе и соприкоснулась с его щекой с громким хлопком — этот звук показался бы ей весьма удовлетворительным, не будь она так жестоко унижена.
Его голова от удара дернулась, ладонь тотчас же прижалась к щеке, где уже расцветало красное пятно. Пенелопа снова отступила назад, к двери. Голос ее дрожал:
— Я никогда... никогда... не выйду за человека вроде тебя. Неужели ты забыл, каким был? Забыл, каким мог стать? Можно подумать, тебя вырастили волки!
Она повернулась и сделала то, что должна была сделать сразу же, как только увидела, что он идет ей навстречу.
Побежала.
Рывком распахнув дверь, Пенелопа слепо помчалась по снегу в сторону Нидэм-Мэнора, но успела пробежать всего несколько ярдов, когда он схватил ее сзади одной словно стальной рукой и легко оторвал от земли. Только тут она закричала:
— Отпусти меня! Животное! Помогите!
Она отчаянно лягалась и даже сумела пнуть его в бедро. Он грязно выругался у нее над ухом.
— Прекрати драться, гарпия!
Ни за что на свете, даже ради спасения собственной жизни! Пенелопа удвоила усилия.
— Помогите! Кто-нибудь!
— Здесь на целую милю нет ни одной живой души. А дальше все спят.
Эти слова только подстегнули ее. Он уже притащил ее назад в кухню, но невольно застонал, потому что Пенелопа локтем угодила ему под ребра.
— Поставь меня сейчас же! — изо всех сил завопила она прямо ему в ухо.
Борн не остановился, только подхватил со стола фонарь и отрубленную от стола ножку.
— Нет.
Пенелопа продолжала сопротивляться, но он держал ее крепко.
— И как ты намерен это осуществить? — едко спросила она. — Изнасилуешь меня здесь, в своем пустом доме, а потом вернешь к родителям слегка попорченную?
Он нес ее по длинному коридору, с одной стороны которого виднелись деревянные перила, отмечавшие площадку черной лестницы для слуг. В них Пенелопа и вцепилась изо всех своих сил. Он остановился, дожидаясь, когда она отцепится, и заговорил поразительно терпеливым тоном:
— Я не насилую женщин. Во всяком случае, если они не попросят меня об этом сами.
Услышав это, Пенелопа призадумалась. Ее сердце заныло. Ему на нее наплевать. Он ее не хочет. И ставит ее настолько низко, что даже и притвориться не желает. Изобразить интерес. Попытаться ее соблазнить.
Использует ее ради Фальконвелла.
А Томми разве нет?
Конечно, да. Томми заглянул ей в глаза, но увидел не их голубизну, а всего лишь синеву суррейского неба над Фальконвеллом. Конечно, он еще увидел в ней своего друга, но сделал свое предложение не поэтому.
По крайней мере Майкл повел себя честно.
— Это лучшее предложение, какое ты можешь получить, Пенелопа, — негромко произнес он, и она услышала в его голосе настойчивость. И поверь, это не самое ужасное, что я в своей жизни сделал.
Этим словам следовало бы прозвучать надменно. Или хотя бы бесстрастно. Но они прозвучали просто честно. И еще в них промелькнуло что-то такое... Пенелопа даже не была уверена, что расслышала это. Точнее, она просто не позволила себе это уловить.
Но перила все-таки отпустила, и Борн поставил ее на ступеньки.
Она в самом деле обдумывает это. Как сумасшедшая.
В самом деле представляет себе, каково это — выйти замуж за нового, странного Майкла. Да только не может она себе этого представлять. Не может даже начать думать о том, каково оно — выйти замуж за мужчину, который, не задумываясь, хватает топор и рубит на кусочки кухонный стол. И утаскивает вопящих женщин в заброшенный дом.
Одно тут несомненно — это никак нельзя назвать нормальным браком для светской женщины.
Пенелопа посмотрела ему прямо в глаза (благодаря тому, что он поставил ее на несколько ступенек выше себя).
— Если я за тебя выйду, моя репутация будет погублена.