— Это единственные почести, которые я смог ей оказать.
Сказанное было красноречивее любых заявлений. Через день в монастыре капуцинов на Вандомской площади состоялись похороны маркизы. Можно представить замешательство священника на похоронах, где он должен был восхвалять заслуги этой женщины — общеизвестной сожительницы короля Франции в течение девятнадцати лет. Святой отец ловко выкрутился из этой ситуации:
— Почившая высокородная и почтенная дама, маркиза де Помпадур, придворная дама королевы, прошла лучшую школу добродетели: всем известно, что королева наша — пример скромности и доброты, служения Богу и милосердия… — В течение четверти часа он воздавал хвалу несравненной Мари Лещинска. После этого тело фаворитки поместили в склеп, купленный ею у семьи де ла Тремуев, что дало повод принцессе де Талмон заявить:
— Кости великой де ла Тремуй сильно удивятся, оказавшись рядом с рыбьими костями.
Народ, разумеется, оказался еще более жестоким, — на улицах распевали куплеты, которые автор не осмеливается здесь публиковать…
Когда м-м де Помпадур обрела свой склеп, король снова отдался мимолетным связям и никогда больше не произносил имени маркизы. Это никого не шокировало, кроме доброй Мари Лещинска, написавшей президенту Эно: «О ней здесь больше не вспоминают, как будто бы она и вовсе не существовала. Таков наш мир — тяжело любить его».
В это время у Людовика XV, оставившего м-ль де Роман, утомившую короля своими интригами, появилась очаровательная любовница — восхитительный шестнадцатилетний подросток по имени Луиза Тирселэн. Эта юная особа, моложе короля на тридцать шесть лет, обладала вулканическим темпераментом, толкавшим ее на соблазнительные экстравагантности. Людовик обязан ей многими прекрасными ночами… Однако стать признанной фавориткой девушка не могла — она была слишком молода. Придворные дамы, понимавшие это, лезли вон из кожи, стараясь привлечь внимание короля всеми данными им природой средствами. Одной из них, м-м д'Эспарбэ, повезло, и она заменила малышку Тирселэн. Число ее любовников было столь впечатляющим, что она получила прозвище Мадам Версаль, поскольку «весь город перебывал в ее постели». Интерес ее к мужскому полу не ослабевал ни на минуту. Однажды скульптор Бушардон пригласил ее в свое ателье. Она отправилась к нему с подругами, радуясь предстоящей возможности оценить некоторые части человеческого тела. Дабы пощадить стыдливость посетительниц, художник прикрыл виноградным листом наготу античных богов. Все дамы высказали свое восхищение при виде статуй, лишь м-м д'Эспарбэ хранила молчание.
— А вы, мадам, как вы находите мое искусство?
— О! Я смогу оценить их истинную красоту лишь осенью, когда опадут листья…
В 1763 году эта страстная особа была любовницей юного Лозэна. Однажды вечером она соблазнилась чистотой шестнадцатилетнего юноши и принялась обучать его играм, которых не преподают в школе. Она встретила его в постели в дезабилье, открывающем самую прелестную грудь в мире.
— Не почитаете ли вы мне немного?
Лозэн не смог прочесть ни строчки.
«Я пожирал ее глазами, — признается он в „Тайных мемуарах“, — книга выпала из моих рук. Я осмелился снять платок, прикрывающий ее грудь, и не встретил сопротивления. Она принялась было говорить, но я закрыл ей рот поцелуем. Я был весь в огне и положил ее руку на пылающую часть моего тела. Она вся задрожала, почувствовав меня, — и запреты, которые дотоле меня сдерживали, перестали существовать… Я сорвал с нее остатки одежды, скрывающие одно из самых прекрасных тел, которые я когда-либо видел. Она была послушна, но чрезмерная моя пылкость уменьшила ее удовольствие. Зато я повторял это часто, да самого рассвета».
Приключения эти, разумеется, были известны Людовику XV. Однажды утром, в то время, когда даже самым неутомимым любовникам необходимо перевести дух, король подтрунивал над легкомыслием м-м д'Эспарбэ. По словам Шамфора, состоялся примерно такой диалог:
— Ты переспала со всеми моими подданными…
— О! Сир!
— Тебя имел герцог де Шуазель…
— Он такой неутомимый!
— И маршал Ришелье!
— Он такой выдумщик!
— Монвиль!
— У него такая красивая нога!
— Особенно утром… но герцог д'0мон, — ведь он ничем этим не обладает?
— Да, сир! Но он так привязан к вашему величеству.
Людовик XV развеселился. Он велел подать клубнику в сметане и развлекался тем, что слизывал ее с груди своей любовницы…
М-м д'Эспарбэ, возможно, была бы объявлена официальной любовницей, если бы не вмешался министр герцог де Шуазель — он видел в ней опасность.
Чтобы удалить ее от двора, он изобрел отвратительный план: обратился к подруге м-м д'Эспарбэ с предложением за немалую сумму денег выведать у королевской возлюбленной и сообщить ему подробности действий и поступков короля во время последней «ночи любви». Подруга приняла предложение и, довольно ловко выудив у м-м д'Эспарбэ точное описание тех ласк, которыми любовники обменялись накануне, сразу же рассказала все де Шуазелю. Тот составил «отчет» и поспешил к королю. Будучи неплохим актером, он притворился расстроенным.
— Что случилось? — осведомился монарх.
— Сир… — министр как-то странно запинался, мне тяжело передавать вам, что рассказывают сейчас в городе.
— Я хочу все знать! Говорите!
— Раз его величество приказывает, — вот резюме того, что я только что слышал собственными ушами.
Озадаченный король взял его «отчет» и прочел подробный рассказ о своих последних любовных подвигах. Дочитав написанное до конца, он порвал лист, бросил его в огонь и сухо объявил, что не желает больше видеть эту болтливую женщину — никогда. Вечером он подписал письмо, означающее ссылку для м-м д'Эспарбэ…
М-м де Грамон и м-м де Майе Брезе на несколько месяцев заменили ее. Но эти женщины, несмотря на их богатый опыт и красоту, не смогли «удержать пыл короля». Пресытившись, Людовик XV не смотрел уже на придворных дам. Очаровать его можно было лишь чем-то необычным. Недели напролет гонцы рыскали по всем провинциям в поисках юной особы, еще не повзрослевшей и в то же время уже достаточно испорченной, чтобы разбудить чувства короля.
Год 1764-й заканчивался, а должность фаворитки оставалась свободной. Придворные сочинили иронические куплеты, где король, стоя у яслей Иисуса-ребенка, просит послать ему новую возлюбленную:
У нашего любимого Людовика
Нет фавориток,
И он со своей свитой
Обратился к новорожденному:
— Всевышний, дадите ли вы мне
Вместо Помпадур другую прекрасную
Любовницу?
Иисус ему ответил без обиняков:
— Я вижу лишь ослицу!
Король был не единственным, кто стал мишенью для насмешек при дворе во время Рождества. В персонажах этих фривольных сценок можно было узнать многих небезызвестных придворных:
Вскоре появился Архиепископ Орлеанский.
Иисус приказал ему:
— Развратник, уйди отсюда!
Ты здесь не найдешь ни племянниц, ни пастушек,
Наши помыслы чисты,
Мы целомудренны.
Даже моя мать — девственница!
Далее на сцену выходил де Бофремон, «прославившийся» тем, что пытался изнасиловать одного швейцарца:
Один милосердный человек,
Услышав какую-то возню
В темном углу конюшни,
К счастью, вовремя вмешался —
То Бофремон, явившийся из Провинции,
Тискал пажа Мельшпора,
Мальчик не желал принять
Ста луидоров милейшего князя…