— Если только то, что булькает у тебя в бочонке, не выгнали в этом самом поселке из местного грязного сырья, — заставил себя усмехнуться Витька. — И если в процессе «напивания» ты мне все-таки объяснишь, что у тебя стряслось.
— Ну и хвала богам.
Бочонок глухо бухнул о стол, зашатавшийся под его тяжестью, и Витька поспешил убрать от греха злосчастное зеркало. Если его высочеству даже трезвому на него наплевать, то пьяный он и вовсе смахнет и не заметит. А мэтры потом скандал учинят.
Пока Элмар копался в своем мешке, выкладывая на стол медные кружки и какие-то продукты вперемешку с деталями рыцарского доспеха, грядущий собутыльник осматривал комнату в поисках безопасного места, где можно было бы спрятать хрупкую вещь от двух пьяных мужчин. Убедившись, что ни шкафа, ни сундука, ни даже тумбочки в помещении нет, он засунул зеркало под топчан, надеясь, что ни Элмар, ни он сам, даже напившись, не додумаются сесть с размаху на это хлипкое подобие мебели.
Вернувшись к столу, он обнаружил, что напрасно ожидал увидеть на нем какие-нибудь иномирские вкусности с королевских кухонь, вроде тех, что приносил Мафей. Старший принц оказался по-солдатски суров и неприхотлив: к бочонку прилагались коврига черного хлеба, кусок соленого сала и россыпь каких-то сырых овощей, из которых узнать удалось только лук.
— Наливай, — проворчал Элмар, занятый оттиранием латной перчатки от последствий контакта с салом.
— Э… А как? — растерялся Витька, который с подобной тарой никогда не сталкивался и, как из нее следует наливать, не имел понятия.
— Там пробка есть… А, ладно, давай я сам.
Прозрачная жидкость хлынула в подставленную кружку, и распространившийся по каморке спиртовой запах ясно дал понять, что агент Кангрем слишком мало знает о соседнем мире, раз предположил, что в бочонке объемом около пяти литров, принесенном средневековым принцем с исторической родины, может быть только вино.
— Это что? — не веря своему носу, уточнил он и тут же получил ответ:
— Поморская пшеничная. Не бойся, чистая.
Уточнять, рассчитывает ли его геройское высочество выжрать это все в два рыла, Витька не стал, чтобы не позориться. А вдруг и вправду рассчитывает. А если и нет, ну подумаешь, останется. Не скиснет же. Объем кружек — пол-литра, не меньше, — не испугал, а скорее порадовал: до дна такую не выпьешь, а глотки считать никто не станет, в случае надобности можно будет прикладываться только для виду.
Элмар молча поднял налитую кружку, мотнул головой, приглашая следовать его примеру, и выпил. Так же молча, без тостов, не чокаясь, как за покойника. Может, и не всю, но половину точно. Что ж там стряслось, что беднягу так придавило? Вроде ж все было нормально… Дома что-то не то? Кто-то из друзей погиб, а он только сейчас узнал? И спрашивать неловко, в конце концов, надо будет — сам скажет… Или все-таки лучше спросить? Черт его знает, как оно там у них принято…
В гробовом молчании, лишь изредка нарушаемом хрустом загадочного овоща, похожего на репку, прошло около двадцати минут. Наступающие сумерки, вползающие через крошечное окно, наполняли комнатку тенями, придавая и без того унылой обстановке мистически-жутковатый вид. Тени окончательно скрыли опущенное лицо Элмара, и заговаривать с ним становилось уже просто страшно — не видя ни глаз, ни выражения лица.
Витька помучился еще минут пять, наблюдая, как сгорбленный силуэт напротив прикладывается к кружке, и, не выдержав, зажег коптилку. Элмар вскинул голову, щурясь от света. Он казался немного удивленным, словно давно забыл, где находится, зачем он здесь и кто перед ним. Потом, все так же не говоря ни слова, налил себе еще.
— Послушай, — не выдержал Кангрем. — Что случилось, черти тебя дери? Что ты все молчишь?
— Мой кузен умирает, — коротко и внятно произнес пришелец и, видимо, решив, что сказано достаточно, опять присосался к кружке.
— О… — неловко отозвался Витька. — Это… да… мне жаль.
— Да всем жаль… Вот только… понимаешь… Все что-то делают… ну, или пытаются что-то сделать… или хотя бы примерно представляют себе, что можно сделать, чтобы его спасти, а я могу только стоять как дурак и слушать. Я ведь его даже не вижу! И слышу едва-едва, как сквозь шлем. Они все видят — и Мафей видит, и Азиль, даже Диего и тот видит, один я среди них как придурок, обычный человек.
— Погоди-погоди… Давай как-то сначала и по порядку, чтобы мне, такому же обычному человеку, тоже было понятно, что там не так с видимостью и что вообще с ним случилось.