Он откинулся на своем кресле, руками сжимая подлокотники, и посмотрел на меня. — Почему, как ты думаешь?
Я молча смотрела на него. — Зачем он звонил?
Его глаза закрылись, когда он начал тереть кончик носа. — Черт..., — пробормотал он.
Неожиданно для меня, он встал и подошел к окну. Он смотрел наружу, прижав ладони к оконной раме. Его сильные плечи поникли. Спина слегка сгорбилась. Он может вселять страх в самых важных мужчин, но вместо этого он должен сидеть и позволять отцу Ланы утекать сквозь пальцы. Я понимала, что это давило на него, но не осознавала, что так сильно.
Я обняла его руками за талию и прижалась лбом к его спине. Мы молча стояли там.
— Он паникует, — произнес Макс. — Он знает, что теряет контроль, поэтому пытается избавиться от всех, кто стоит у него на пути.
— Расскажи мне правду.
Он поднял взгляд, поймав в окне мой. — Я говорю тебе правду.
Но есть еще так много правды, которую нужно рассказать. И мы оба это знали.
— Тебе угрожает опасность?
Он открыл рот, чтобы ответить, но я прервала его. — Не пытайся защитить меня, скрывая правду. Просто будь честен.
Макс развернулся. Мои руки все еще обвивали его тело, его же руки поднялись вверх, обхватывая мое лицо. Он медленно произнес:
— Возможно, мне угрожает опасность. Но я не беспокоюсь о Майкле. Когда люди напуганы, то становятся небрежными и совершают массу ошибок.
Он начал целовать меня. Было ли это ради того, чтобы заткнуть меня, или же он просто хотел избавиться от напряжения в комнате, я не знаю. Он все вложил в этот поцелуй, и я взяла каждый кусочек.
Мы вернулись в кровать и занялись любовью еще раз. Не торопясь мы прикасались и целовались, облизывая друг друга. Но не важно, как сильно мы пытались заставить исчезнуть наши переживания, ведь все это не сработало.
Наши страхи довлели над нами всю ночь.
ГЛАВА 24. ПРАВДА И СПОКОЙСТВИЕ
— Думаю, снег будет идти вечно, — произношу я. Мое дыхание, вырывающееся через губы, находящиеся всего лишь в нескольких дюймах от окна, заставляет стекло запотевать.
Солнце частично скрыто тусклыми, серыми облаками. Не смотря на это, ему по-прежнему удается отражаться от снега, заставляя его сверкать.
Никакого ответа. Все в комнате отдыха утонули в своих умах, проблемах и боли. У каждого из них своя история. Я отвожу глаза от улицы и осматриваюсь.
Напротив меня сидит женщина. Та самая женщина, что сидит с Притворяющейся Мамочкой во время групповой терапии. Сейчас она пристально смотрит на улицу. Эта женщина не открывала рот с тех пор, как села, а произошло это уже около трех часов назад.
Ни улыбки.
Ни слез.
Ничего.
Мне хочется узнать ее историю. Хочется узнать, что привело ее сюда. Я могу гадать весь день, но понимаю, что никогда не узнаю правду.
Я выдыхаю и стучу пальцами по столу. Здесь так тихо, что от этого становится не по себе. Тот тип тишины, от которого болят твои уши. Из-за происходящего кажется, будто время движется мучительно медленно, заставляя тебя думать, что ты в любой момент лишишься разума.
— Мы не выберемся отсюда, — говорю я вскользь. Женщина не произносит ни слова, но я продолжаю наш односторонний разговор. — Мы все теряем тут слишком много времени, которое никогда уже не сможем вернуть.
Она моргает, и зовите меня сумасшедшей, если хотите, но мне кажется, что она выбрала такой способ, чтобы показать мне, что слушает меня. Думаю, она согласна.
— Что у тебя осталось за пределами этих стен? — спрашиваю я ее.
Никакого ответа.
— У тебя есть семья? Друзья, которые ждут тебя?
Она медленно моргает. Я устаю от попыток расшифровать ее моргания и сдаюсь.
Мы сидим в тишине.
— «Господь предлагает всем людям выбор между правдой и спокойствием. Выбери то, что тебя устраивает, ведь ты никогда не можешь иметь все и сразу».
Я поворачиваюсь. Притворяющаяся Мамочка сидит за столом напротив меня. Она не сводит глаз с этой чертовой пластиковой куклы.
— Что?
— Это сказал Ральф Уолдо Эмерсон[4], — произносит она, поглаживая по щеке пластиковую куклу. — И он прав. Мы не можем иметь и то, и другое. Мы должны выбрать что-то одно.
Я разворачиваюсь на своем стуле. Моя спина прикасается к стене, и я скрещиваю руки. — И ты думаешь, что мы все хотим и того, и другого?
— Ну..., — произносит она медленно. — Мы до сих пор тут, не так ли?
От ее слов мое сердце замедляется. Я сглатываю. — Как давно ты здесь? — спрашиваю я.
Она смотрит на меня. Её кобальтово-синие глаза пронизывают меня. Даже несмотря на то, что она сумасшедшая, я вижу в ней знания, далеко превосходящие свои собственные. Знания, которые могут дать тебе лишь опыт и боль.
— Три года, — отвечает она.
Это место – эта тюрьма – превратилось в ее дом.
— Большинство людей проводят здесь всего пару месяцев. Они перестают бороться за свою правду. Они принимают то, кем являются, и уходят.
Мой подбородок поднимается; мне не нравится направление, по которому движется этот разговор. — А что насчет тебя? — спрашиваю я ее. — В чем заключается твоя правда?
Она указывает на окно. — Моя правда скрывается где-то там. Я не хотела знать ее три года назад, и до сих пор не хочу.
Я выпрямляюсь на своем стуле. Всего лишь в двух шагах от меня находится человек, которым я не хочу стать. Я не хочу быть запертой в «Фэирфакс» до конца своих дней. Я не позволю этому случиться.
Притворяющаяся Мамочка знающе улыбается и наклоняется ближе. — Твоя правда тоже снаружи, не так ли? — произносит она.
Мой стул скрипит, когда я встаю. Притворяющаяся Мамочка смотрит на ребенка. Вместо того, чтобы петь сладкую колыбельную своему пластиковому ребенку, она поет старый гимн, который посылает мурашки по моей спине.
Она чертовски сумасшедшая. Все вокруг меня чертовы психи.
Я медленно выхожу из комнаты и направляюсь по коридору, ускоряя шаг.
Я не сумасшедшая. Я не такая, как они.
Я знаю, что это не так.
Дверь моей комнаты хлопает позади меня. Я быстро осматриваю комнату. Отца Ланы сегодня здесь нет.
Я расхаживаю, представляя замерзшую сосульку, все еще висящую на слабой, голой ветке. Не смотря на минусовую температуру и сильные ветра, она отказывается падать.
Я падаю на кровать и начинаю смотреть в потолок. — Ты не сумасшедшая, — громко говорю я самой себе. — Ты не будешь находиться здесь вечно. — Я вдыхаю. — Ты не одна из них.
Думаю, наконец, я начинаю понимать, как много времени потеряла здесь. Знаю, она утекло мимо меня, но осознание этого, наконец, врезалось в меня, словно товарный поезд.
Я могу мечтать. Могу представлять и надеяться, но так я никогда ничего не изменю. И самое ужасное во всем этом, что я сама это осознаю. Я понимаю, что в этой истории есть нечто большее. В меня на полной скорости движется еще один поезд. Но пока я еще не вижу его. Я лишь слышу, как слегка дрожит земля. Как дрожат пути под ногами. Я слышу ревущий свист….
Но не могу двинуться с места.
Все, что я могу сейчас делать, это надеяться, что когда он ударит, я умру быстро. За пару секунд…
— Я не сумасшедшая, — повторяю я. — Не сумасшедшая. Не сумасшедшая...
ГЛАВА 25. РАСШАТЫВАЯ ПРОШЛОЕ
Этой ночью я не вижу снов ни о Лаклане. Ни о Максе.
Я вижу сны о Лане.
Ей двенадцать. Ее длинные волосы заплетены во фра нцузскую косу. Она только поела и по мыла за собой тарелку . Ее учитель будет здесь в течение десяти минут. Каждый день они встречаются в свободной комнате наверху , чтобы проводить занятия . Лана начинала с социальных наук, а затем переходила к математике. Посреди дня будет небольшой перерыв на обед, после которого у нее будет час для чтения. Последние два урока - английский и физическ ая культура , но Лана использует их в качестве дополнительного времени , в течение которого она могла бы объезжать свою лошадь.