Он выезжает на дорогу и жмет на газ.
Искушение повернуться на месте и помахать «Фэирфакс» было сильным, но, если я это сделаю, мой взгляд будет прикован к моему призраку, с тоской смотрящему на улицу, добавляя еще одну черточку на окне. Поэтому я смотрю только вперед, пока сухая, замерзшая трава пролетает мимо нас.
— Ты можешь расслабиться; мы в двух часах езды от моего дома, — говорит Лаклан.
— Как ты можешь ожидать, что я расслаблюсь? — махнула я рукой. — Я не сидела в машине несколько месяцев. Я должна все впитать! Сегодня была настоящая пытка. Я сидела в комнате отдыха целый день, смотря на часы.
— Если это заставляет тебя чувствовать себя лучше, то на моем столе лежит гора документов, потому что я не мог сконцентрироваться. Все закончилось тем, что я ушел с работы на час раньше. — Лаклан послал мне такую чувствительную, интимную улыбку, что моя грудь почти сжалась от боли. — Но, если ты хочешь продолжать осматриваться, тогда любой ценой… не позволяй мне тебя прерывать.
— Ха, — я ерзаю на своем месте. — Расскажи мне о своем доме.
— Что ты хочешь знать?
— На что он похож?
Он пожимает плечами. — Просто дом.
— Ну, же, — уговариваю я. — Мне нужно твое лучшее описание.
— Он маленький. Две спальни, одна ванна. Там небольшая кухня и гостиная. Ковер давно устарел, наравне с другими приспособлениями, но мне нравится.
— Ты оформлял его?
Он бросил на меня взгляд, говорящий: «О чем ты думаешь»?
Я усмехаюсь и наблюдаю, как тучи сгущаются на небе.
Мы сворачиваем на шоссе, объезжая Маклин. Я смотрю на то, как мой родной город пролетает мимо моего окна, похожий на пятно огней. Я, вероятно, должна была чувствовать какое-то притяжение к городу, в котором выросла, но этого не происходит. Единственной тягой, были воспоминания о Лане. Эти воспоминания раздирают мне сердце, кричат, что Лана где-то там. Может быть, не в Маклин, но где-то близко.
Мы сворачиваем то тут, то там, и вскоре уже подъезжаем в предместье Шарлоттсвиля. Мы остановились у ресторанчика фаст-фуда и заказали жирной еды, отчего мой желудок громко заурчал.
— Мы почти приехали, — сказал Лаклан.
— Все хорошо, — заверила его я. — Я веселюсь.
— Просто сидя в машине?
Я пожала плечами и стащила немного картошки. — Я вижу проблеск твоей новой жизни в этом городе.
— Я все еще приспосабливаюсь, — признается Лаклан. — Но приятно, когда никто не знает твоего имени. — Он смотрит на меня. — Тебе понравится.
— Если я когда-нибудь выберусь из «Фэирфакс», — бормочу я.
— Ты выберешься, — твердо говорит Лаклан.
Мы выехали за город. Машины начали встречаться реже, дороги становились уже и компактнее. Лаклан стал ехать медленнее, чтобы избежать выбоин. Волнение течет по моим венам, когда Лаклан заезжает на гравийную дорогу. Когда мы выехали из Шарлоттсвиля, пошел снег. Фары освещают замерзшие зерновые злаки, отчего они похожи на миллионы снежинок, танцующих в воздухе.
Поездка по его подъездной дорожке была жесткой. Меня подбрасывает на месте, и я хватаюсь за ручку, находящуюся у меня над головой, чтобы удержать себя.
— Ты каждый день ездишь так туда и обратно?
— Ага.
— Как твоя машина еще не развалилась?
— Здесь просто немного неровно, — спорит Лаклан.
Я бросаю на него взгляд.
— Хорошо…, — произносит он медленно. — Здесь действительно ухабисто. Но я скоро исправлю это.
В следующее мгновение он паркует машину. Я уставилась на дом перед нами. — Итак, это твой дом.
Он маленький. Белая краска отколупывается с одной стороны. Маленькое крыльцо, метла прислонена к дому. Не было никакого великолепия. Не было высококлассного дизайна. Это полная противоположность того, где мы росли.
Я не могла полюбить его еще больше. Он напоминает мне о домике в лесу.
Лаклан наклоняет голову, посылая мне ребяческую улыбку, напоминая пятнадцатилетнего мальчишку, в которого я влюбилась. — Вот и он. Что, оправдывает твои ожидания?
Мое мнение имело для него значение. Даже когда я была ребенком, оно имело значение. Вот, что делало Лаклана моим спасением - я была всегда важна для него.
— Конечно! Мне нравится!
Мы оба выходим из машины. Он идет к багажнику и берет мою сумку. — Что заставило тебя выбрать это место? — спрашиваю я.
Он закидывает мою сумку себе на плечо и берет меня за руку. Мы идем к его дому, плечом к плечу. — Маленький. Окруженный одиночеством. Что тут может не нравиться?
Мы стряхиваем снег с нашей обуви, когда идем по крыльцу. Лаклан открывает входную дверь и включает свет рядом с дверью.
Внутри небольшой проход, который ведет прямо на кухню. Возможно, в одну из самых маленьких кухонь, которые я когда-либо видела, со старыми приборами цвета авокадо.
Лаклан бросает свои ключи на стойку и без единого слова ведет меня в гостиную. Это самая большая комната в доме. Здесь только бежевый коврик с коричневым кожаным диваном, стулом и журнальным столиком в тон обстановки, и телевизором в углу. Последней частью художественного оформления была дюжина коробок, которые были свалены у стены.
Я показываю на коробки. — Мне нравится, как ты украсил это место.
Лаклан прислоняется к стене и улыбается. — Это заняло у меня много времени.
Я иду вперед, осматривая каждый предмет мебели. — Это уж точно.
— Скажи мне, Наоми, декоратор интерьера, что бы ты изменила?
— Ну, сначала, я бы повесила занавески. — Я указываю на оконную нишу. — И это были бы кружевные занавески. Я бы выкрасила стены в светло-желтый. Оставила бы ковер, что у тебя уже есть. Повесила бы несколько картин. Нашла бы красивые цветы и удостоверилась бы, что подоконник заполнен подушками, так, чтобы я могла расслабиться и смотреть на улицу в любой момент, когда бы захотела.
— Звучит так, как будто нужно проделать большую работу.
Для него, да. Но если бы я жила с ним, я бы все сделала сама, и делала бы это с широкой улыбкой на лице.
— Ты так думаешь, — произносит Лаклан.
Я исправила его. — Я так представляю.
— Одно и то же.
Он идет на кухню. Я слышу, как шкафчики открываются и закрываются. — Я знал, что ты полюбишь это место, — кричит он.
Я следую за Лакланом. — Ты знал?
Он берет две тарелки и наполняет их едой.
— Конечно, — говорит он рассеяно. — Риелтор показал мне дом, и когда я увидел оконную нишу, то вспомнил, как ты рассказывала об этом, когда была ребенком.
— Так что, технически, этот дома на половину мой, — дразню я.
Лаклан передает мне тарелку. Я пытаюсь взять ее. Лаклан удерживает ее. Он не отдаст ее мне, пока я не посмотрю ему в глаза. Когда же я, в конце концов, это делаю, то вижу его переполненный эмоциями взгляд.
— На половину твой? Да он весь твой.
Я просто уставилась на него. Он не лгал.
— Пойдем, — говорит Лаклан. — Давай поедим в гостиной.
Мы сидим в тишине и едим нашу еду.
— Ты взволнована, что выбралась оттуда? — спрашивает он.
— Я не могу в это поверить, — признаюсь я. — Нет никаких 20-минутных перерывов на улице. Или медсестер, стучащихся в твою дверь каждый час. Мне не нужно слушать постоянные голоса за дверью, и не нужно спать в ужасной комнате. Плюс, еда намного, намного лучше.
— Да? — спрашивает он с легкой улыбкой.
Я киваю. — Сожженный мясной рулет и жидкие макароны с сыром так же хороши, как того и требуется.
Лаклана сглатывает. — Все едят вместе?
— По большей части. Пока ты не сделаешь что-нибудь не так. Тогда ты уже ешь в своей комнате.
Под его насупленными бровями, в его глазах был твердый взгляд. Я знаю, что сказала слишком много. Он думает о «Фэирфакс». Я думаю о «Фэирфакс», но мне этого не хочется. Его дом был местом, которое было свободно от всей той тьмы, которая окружала меня. Все так и должно оставаться.
Я бы хотела забрать свои слава обратно и начать все сначала. Я посмотрела на свою еду, уже совсем не чувствуя голода. Я встаю и иду на кухню, ставя свою тарелку на стойку.