И вот она.
Вот моя история. Я открыта, и мне больше нечего сказать. Так что же произойдет дальше?
Смогу ли я медленно превратиться обратно в человека, которым была раньше? Или, может быть, доктор Ратледж щелкнет пальцами, и я пойму, что это был сон.
Мне плевать, что на самом деле происходит, пока все это происходит.
Мы сидим здесь, смотря друг на друга. Часы продолжают тикать, и я становлюсь нетерпеливой. Я заслуживаю, нет, я жажду этих перемен. Так, где же они?
— Теперь понимаете? — нетерпеливо спрашиваю я.
Доктор Ратледж кивает. — Понимаю.
Мои глаза сужаются. — Пожалуйста, только не смейтесь надо мной.
— Я не смеюсь. Я понимаю, что ты прошла через ужасную ситуацию.
— Если вы понимаете, тогда объясните мне, почему я здесь. Как кто-то, кто просто пытался помочь своей подруге, оказалась в психологической лечебнице.
Доктор Ратледж продолжила смотреть на меня, ничего не говоря и ничего не предлагая.
— Не я пыталась совершить самоубийство, а Лана. — Я дернула рукава вверх и вытянула оба своих запястья. — Видите? Никаких шрамов. Ничего.
Она смотрит на мои запястья. Мои бледные запястья без шрамов.
— Видите? — Я практически пихаю их ей. — Видите эти вены? Я знаю, что по ним течет моя кровь, и знаю, что внутри меня есть душа, и я знаю, что впереди у меня жизнь, ради которой стоит жить. Хотя...в настоящий момент это не так уж и много. Но я знаю, что у меня есть все это.
Она переводит взгляд с моих безукоризненных запястьев к мои глазам. Я опускаю руки и сажусь обратно в кресло. Мы окружены тишиной. За исключением тиканья часов. Этих дерьмовых часов. Мне хочется взять их и разбить на кусочки. Я потираю виски.
— Скажите мне, — умоляю я. — Пожалуйста, скажите мне, почему я здесь.
Она роняет ручку на стол, а затем наклоняется вперед и произносит нежным, но твердым голосом:
— Ты здесь, потому что ты сломалась. Произошедшее с Ланой было слишком тяжелой для тебя ношей.
— Это не оправдание для того, чтобы поместить нормального и абсолютно здорового человека сюда, — спорю я.
Она грустно улыбается. — Когда кто-то испытывает нервный срыв, вроде того, который испытала ты, то подобное случается.
Мои губы дрожат. Я чувствую себя глупо. Мне стыдно. И это смешно. — Я хочу домой, — говорю я.
Мой дом все еще мой дом? Позволят ли родители мне вернуться домой?
— Нет. Ты еще не готова к выписке.
Я опускаю голову на руки. Заплакать или закричать? Я не знаю. Я просто жду, пока большой, завязанный шарик лопнет в моем горле, но ничего не происходит.
— Что ты чувствуешь, Наоми?
— Чувствую, будто делаю шаг вперед и двадцать шагов назад, — бормочу я в свои руки.
— Ты думаешь, что у тебя ничего не получается?
Я киваю и смотрю на нее, сморгнув слезы раздражения.
— Я всего лишь хочу ответов… — произношу я беспомощно.
— Как бы мы не хотелось, чтобы это произошло в мгновение ока, но все работает иначе.
Мои глаза закрываются, и я слушаю ее, ощущая себя отверженной.
— Завтра новый день.
Я устала от новых дней и нового оптимизма, который приходит вместе с ними, потому что несколько часов спустя, когда садится солнце, мой оптимизм улетучивается, и я снова испытываю чувство одиночества.
Мэри открывает дверь. Сеанс окончен. Доктор Ратледж говорит, что мы увидимся завтра. Она посылает мне свою оптимистическую улыбку.
Я не говорю ей о том, что чувствую или о чем думаю. Я просто встаю и выхожу за дверь вместе с Мэри.
ГЛАВА 39. ЖЕНЕВЬЕВА
— Доктор Ратледж, можно на пару слов?
Я поднимаю голову. Доктор Вудс, старый психиатр Наоми, стоит в дверном проеме.
Тиму Вудсу 58 лет, и его черные волосы уже слегка припорошены сединой. Вокруг глаз сформировались морщинки, и неудивительно, что вокруг губ происходит тоже самое. Он никогда не улыбается. Прямолинеен. Сейчас, находясь на закате своей карьеры, он выжидает время, когда сможет наконец-то уйти на пенсию. Возможно, когда-то он и беспокоился о том, что здесь происходит, но не сейчас.
Это всего лишь мимолетная мысль, но я задаюсь вопросом, не высосет ли эта работа из меня все соки, как это произошло с Тимом Вудсом? Перестану ли я беспокоиться?
Закрыв медицинскую книжку, лежащую передо мной, я махаю ему, приглашая зайти. — Конечно.
Он смотрит на мою книжку. — Ты занята?
— Нет, совсем нет.
Тим садится. Я практически не общалась с доктором Вудсом, поэтому видеть его в своем офисе было, мягко говоря, удивительно.
— Чем я могу помочь? — спрашиваю я, улыбаясь.
Его пальцы барабанят по подлокотнику. Его глаза мрачные. Моя улыбка начинает угасать, а живот начинает крутить. Что-то не так.
— Я хотел поговорить с тобой о Наоми Кэррадайн.
Мой взгляд перемещается на файл, лежащий на углу моего стола. В правом верхнем углу черным маркером написано ее имя: «КЭРРАДАЙН, НАОМИ».
— Что с ней? — спрашиваю я, мой взгляд по-прежнему устремлен на её файл.
— Я подумал, что тебе следует знать о том, что ее мать решила забрать ее из «Фэирфакс».
Моя голова медленно поднимается. Я с недоверием смотрю на Тима. Все ли я расслышала правильно?
Тим наблюдает за мной, проводя пальцами по своим губам.
— Что? — слабым голосом спрашиваю я.
— С сегодняшнего дня Наоми не является пациенткой «Фэирфакс».
Четыре года колледжа.
Четыре года медицинской школы.
Четыре года курсов по повышению квалификации.
Куча времени, потраченная на обучение. Я пробиралась сквозь все эти года, ведомая лишь мыслью о том, почему я так сильно хотела быть психиатром: чтобы помогать людям.
Прежде чем я устроилась в «Фэирфакс», я работала на маленькую частнопрактикующую клинику в течение двух лет. За это время я видела матерей, находящихся на пределе. Нескольких подростков, застрявших в гормональной колее, из которой они не могли выбраться самостоятельно. Но там не было ничего более серьезного. Как только мне предложила поработать в «Фэирфакс», я поняла, что это был шанс, которым нужно обязательно воспользоваться, чтобы показать всем, на что я действительно способна.
Я не знала, какого это быть психиатром, пока не пришла сюда. Пока я не взяла себе в качестве пациента Наоми Кэррадайн. Каждый раз, когда я смотрела на Наоми, я видела девушку, которая, когда смотрела в зеркало, не видела ничего, кроме темноты. И я не могла это проигнорировать.
— Почему? — Все, что я сейчас смогла придумать, был этот элементарный вопрос. Я видела, какого прогресса достигла Наоми, и мне становится плохо от мысли, что все, проделанное нами, было впустую.
Тим пожимает плечами. — Ее родители полагают, что одних лекарств ей будет достаточно.
— Ты же с этим не согласен, не так ли?
— Ей становится лучше, — слабо утверждает он.
— Да, ей становится лучше, но не на столько, чтобы она могла покинуть лечебницу! — взрываюсь я. Так неожиданно. Это так не похоже на меня. Но мое терпение лопнуло. — Мои сеансы помогали ей двигаться в правильном направлении. Она была так близка к прорыву. Еще несколько подобных встречать, и ее бы выпустили уже в течение ближайших шести месяцев.
— Ее мать не хочет продолжать ваши встречи. Время вышло.
Доктор Вудс внимательно наблюдает за мной. Я смотрю на свой стол.
— Я только начала с ней работать, — говорю я тихо. — Мы ведь только смогли добраться до корня проблемы!
— Мы не против Наоми. Мы….
Моя голова поднимается вверх. Я вздрагиваю от его слов. — Кто «мы»?
Тим поясняет. — Я и ее родители.
Я была так сфокусирована на том, что Наоми покидает лечебницу, что даже не подумала о том, как Тим об этом узнал.
— Когда ты разговаривал с ними?
— Вчера.
— О чем? — я начала вести ответный огонь.
— Я не твой пациент. Нет никакой необходимости разговаривать со мной так же, как с ними.
— Но ведь она больше не твой пациент.