Вдруг кимоно опять распахнулось и струйкой черного шелка скользнуло на пол. Айла повернулась к нам спиной и растянулась на диване, привольно закинув руки за голову. Подняв правую ногу, она лениво отбросила в сторону свое кимоно и замерла.
Питер все еще продолжал болтать как заведенный, но я почти не слышал его. Слова доносились до меня, будто через слой ваты: светотень… элементы символики… требования тональности и что-то еще столь же ценное для меня. Но я смотрел только на Айлу. Насколько я разбирался в живописи, единственным подлинным произведением искусства в этой комнате была лишь она, потому что в ее арсенале имелись и все необходимые элементы, и символика, и тональность, и черт знает что еще.
Питер по-прежнему не мог оторвать глаз от своего холста и не умолкал ни на минуту, ну а я продолжал таращиться на девушку. Ни на мгновение не отрывая глаз от Айлы, я через какие-то промежутки времени произносил бессмысленные слова восхищения и вдруг заметил, что Айла искоса поглядывает на меня с лукавой усмешкой.
Питер повернулся ко мне, когда и я решил, что стоит разочек взглянуть на него, хотя бы для разнообразия. Он счастливо улыбался.
— Спасибо вам, — пробормотал этот блаженный, — вот увидите, какой она будет, когда я закончу.
— Конечно, конечно, — закивал я. — Непременно, я в этом совершенно уверен.
А Питер вновь повернулся к своему творению и, забыв обо всем, самозабвенно накинулся на холст. Насколько я понимал, с картиной уже больше ничего нельзя было сотворить, но он продолжал яростно водить кистью вверх-вниз, отрешившись от всего. Я завороженно следил за ним. Но поскольку уже проник во все секреты его мастерства, то решил, что пора перейти к допросу Айлы.
И тут раздался его истошный вопль:
— Проклятье, куда опять запропастился желтый крон?!
От неожиданности я вздрогнул:
— Что?!
— Желтый крон! Где он? Там, что ли? — Он яростно расшвыривал вещи, словно ледокол, пробираясь к ящику, в котором горой были свалены мятые тюбики с краской. — Айла, я тебя спрашиваю, куда, к дьяволу, запропастился желтый крон?!
Она досадливо пожала плечами. Потом, приподнявшись на локте, кокетливо надула губки. Густая грива волос пышной волной рассыпалась по белоснежному плечу.
— Проклятье, — недовольно буркнул Питер и вихрем вылетел из комнаты, Раздался топот ног, и где-то в глубине дома оглушительно грохнула дверь.
Айла лукаво поглядела на меня.
— Куда это он? — хрипло спросил я.
— Скорее всего, в гараж. Там у него краски и еще всякая всячина.
— Ах вот оно что. Всего лишь в гараж. Она улыбнулась. В глазах ее плясали бесенята, улыбка была дьявольски очаровательна.
— Мистер Логан, — выдохнула она.
— Да?
— Идите ко мне.
От этого голоса у меня внутри что-то дрогнуло. Пленительное контральто, манящее, как тьма, столь же чарующее и бархатистое, как колдовская прелесть ночи. Темная прелесть ее волос, бровей и черных как ночь глаз заворожили меня. Я шагнул к дивану.
— Садитесь, — промурлыкала она. Я сел возле нее и вдруг услышал:
— Посмотрите на меня.
Это ошеломило меня. Если честно, я ожидал не этого.
— Что? — прошептал я и, сам не зная почему, затаил дыхание.
— Взгляните на меня, мистер Логан. Просто посмотрите на меня. Вы ведь ничего не имеете против? — Она говорила очень медленно, лениво растягивая слова.
— Нет. Конечно же нет. Я…
Разговор зашел в тупик.
Она по-прежнему опиралась на локоть, но теперь откинулась на спину, прижав руки к бокам и вытянув длинные, стройные ноги. Наверное, у меня было ошеломленное лицо, потому что она промурлыкала:
— Мне нравится, когда на меня смотрят, мистер Логан. Я люблю, когда на меня смотрят мужчины. — Острый розовый язычок облизал губы, и они влажно заблестели. — Поэтому я и позирую обнаженной. Мне не просто это нравится, я наслаждаюсь.
На мгновение она замолчала, потом так же неторопливо продолжала:
— Питер глядит сквозь меня. С вами все по-другому. Я чувствую, что вам приятно смотреть на меня. Разве эти не так? Я не права?
— Ну, вообще-то да. Конечно, Айла.
— Ведь я угадала, Марк? Ну, скажите!
— Да.
— Посмотрите на меня, Марк. Сядьте ближе… еще ближе.
Меня тянуло к ней будто магнитом. Я взглянул на нее: лицо необыкновенной красоты и дивное, не знающее стыда обнаженное тело. На темном фоне дивана оно сверкало белизной, и я послушно пошел на зов сирены. Обняв за талию, я притянул ее к себе и принялся ласкать упругие полушария грудей.
Она медленно покачала головой, не сводя с меня глаз.
— Нет, — прошептала женщина, — не дотрагивайтесь до меня. Не сейчас, Марк.
Моя рука все еще покоилась на ее груди. Айла осторожно убрала ее и вновь вытянула руки вдоль тела. Я не знал, что и подумать, и только молча смотрел. Нежная кожа в свете лампы отливала перламутром. Чувствуя на себе мой взгляд, сирена подняла одну ногу, изящно согнула ее, провела обнаженной ступней по обивке дивана и с легким вздохом опустила. Снова подняла, теперь уже другую ногу, и опустила на прежнее место. Я посмотрел на ее лицо: глаза закрыты, но она улыбалась.
Мои пальцы незаметно для меня вновь скользнули по шелковой коже ее бедра, и она широко распахнула глаза. Розовый язычок кокетливо потрогал губы.
— Хорошо, — прошептала она. — Теперь можно, Марк.
Я склонился к ней. За моей спиной хлопнула дверь. Как ни странно, в ее лице ничто не дрогнуло. Я же как ошпаренный вскочил с дивана и выпрямился солдатиком.
— Мне… мне лучше уйти.
— Ему все равно.
— Что ты сказала?
— Питеру все равно. Он не возражает. В конце концов, я для него — всего лишь модель. Оставайся, Марк.
Я покачал головой.
В комнату вошел Питер. В руке у него был зажат мятый серебряный тюбик, он с восторгом тряс им перед нами. На лице светилось торжество.
— Желтый крон! — орал он. Я с наслаждением треснул бы его по башке. Этот идиот тут же с энтузиазмом принялся выдавливать на холст жирные желтые колбаски, а Айла со вздохом вновь вытянулась на диване. Затем она слегка повернула голову в мою сторону. Алые губы изогнулись в очаровательной улыбке. Она отвела взгляд, и я услышал, как багрово-красные ноготки лениво царапают обивку дивана. Она машинально водила рукой возле себя, а я долго и безнадежно вслушивался в это слабое шуршание.
Питер продолжал увлеченно размазывать по холсту краску. Я повернулся и вышел.
В драйв-инне[2] на бульваре Уилшир мне удалось на ходу перехватить гамбургер и чашечку черного кофе, по крайней мере горячего. Оставалось немного времени, чтобы вызвать в памяти чарующие образы девушек — Энн Уэзер и Айлы Вейчек. От этих воспоминаний настроение у меня упало ниже нулевой отметки, а в таком состоянии не оставалось ничего другого — только повернуть домой, в «Гордон-Апартментс», где я и жил.
Мне пришлось долго будить храпевшего за стойкой дежурного, но я проявил настойчивость, и в конце концов мне удалось получить ключ от комнаты. Лифт поднял меня на пятый этаж. Уже добравшись до своего номера, я с силой хлопнул дверью и попытался зажечь маленькое бра, висевшее на стене справа от входа. Я довольно быстро нашел выключатель, раздался слабый щелчок, но комната по-прежнему была погружена во мрак. В первую минуту я подумал, что просто перегорела лампочка.