Голоса звучали глухо, сквозь скрип половиц и плеск волн, но кое-что всё же можно было расслышать. И тут...
Место было глухое, темное, у самого края помоста. В углу, возле сваи, скопилась какая-то пыль, или паутина. И в этой паутине... Вам приходилось когда-нибудь видеть, как в полной темноте вдруг загораются электрические фары? Примерно это и случилось. Только загорелись не фары, а глаза.
Сначала вспыхнули два больших. Затем, один за другим - еще четыре, поменьше. И наконец, далеко по краям, еще два. Они загорались по очереди, в совершенном безмолвии. Я с интересом подполз поближе, пытаясь рассмотреть их обладателя.
И тут заработал человеческий мозг. Он спросил: кто может похвастаться сразу восемью глазами?
Мушиное тельце замерло. Лапки прилипли к доскам. Крылышки бессильно обвисли. Паук, маму вашу мушиную за ногу, вот у кого целых восемь глаз! ПАУК!
Почуяв добычу, громадный как кабан, черный, покрытый плотной толстой щетиной арахнид проснулся. Неторопливо, будто в замедленной киносъемке, он расправил длинные мощные конечности... На конце каждой был острый коготь - это я заметил уже в полуобмороке. Движения паучьих ног завораживали. Они двигались совершенно независимо от толстого, с красным крестом на спине, тела, они плясали, гипнотизировали... Они подбирались всё ближе...
Я попробовал собраться. Отключить мушиные инстинкты, на которые воздействовал паук. Я же человек! У меня есть крылья! Нужно просто улететь, только и всего. Так... А как это делается? Я попробовал напрячь спину. Пожужжать крылышками. Ничего не получается.
Дилемма: как муха, я не могу пошевелиться от страха, а как человек - не знаю, как управлять крыльями. Оставалось одно, самое распоследнее средство: закрыв глаза, я упал в обморок. И шлепнулся на песок под помостом.
Пришел в себя, отдышался... Далеко вверху растерянный хищник не мог понять, куда делась муха, которую он уже считал своей законной собственностью. Грозно шевеля хилицерами, он сердито топотал по доскам и бурчал что-то ругательное. Жаль, я паучиного не понимаю...
- Пссс… - я вздрогнул и подскочил. - Эй ты, мухоподобное!
Мушиные инстинкты включились сами собой и крылышки радостно зажужжали. Подлетев, я увидел птицу Гамаюн. Она сидела на свае, вбитой в прибрежный песок.
- Как ты меня нашла? - она только отмахнулась.
- Хватит прохлаждаться, хозяин зовет.
Я сердито зажужжал. Только избавился от страшной гибели - и сразу куда-то лети, что-то делай...
Как донести до этой недалекой пернатой, что я вовсе не прохлаждаюсь, а занимаюсь важным делом? И вообще. Кто кому еще хозяин…
- Ну-ну, хватит выпендриваться. А то склюю, - пригрозила ворона, нацелив на меня острый клюв.
Показав ей язык, я отлетел подальше. Хрен она меня поймает!
Я от пламени ушел, и от паука ушел, а от тебя, дирижаблиха неповоротливая, и подавно уйду!
- Я серьезно, - ворона подскочила, и облетела вокруг помоста. - Ты что, последние мозги в мушином облике утратил? Бвана зовет, у него созрел план. Давай, полетели. Не в клюве же тебя нести…
Глава 2
Глава 2
Иван
- А нас пустят? - спросила Машка, когда мы подошли к высокому, с наглухо закрытыми воротами, терему.
- Скажешь, что ты - племянница. Приехала проведать тетушку.
- Так мне и поверят.
- А ты прикинься бедной родственницей, - посоветовал я. - Ну типа, Крошечка-Хаврошечка…
- Может сработать, - кивнул Лумумба.
- Ладно… - Машка критически оглядела свою курточку. - Базиль, у вас не найдется старенького платочка? А лучше - двух.
- Как не найтись… - учитель запустил пальцы в жилетный карман. - Годится?
Одним платочком - ветхим, с размухренными концами, - она повязала голову, спрятав волосы и плотно обмотав шею. Из второго соорудила узелок, напихав в него какой-то ерунды из рюкзачка. Затем, прижав узелок к груди худыми бледными лапками, посмотрела на нас несчастными, полными слез глазами и пролепетала:
- Пропустите, дяденьки, с тетушкой проститься. Одна она у меня, сиротинушки... - и шмыгнула носом.
- Гениально! - похвалил учитель. - Сейчас, сейчас… - скинул свой любимый плащ, вывернул его наизнанку, швами наружу, и снова надел.
Изнутри кожа василиска была покрыта налезающими одна на другую заплатами, жженными проплешинами и бесчисленными карманами. Из некоторых торчали непонятные предметы. В других, плотно застегнутых на пуговицы, что-то шебуршало и пыталось выбраться. Из одного даже показался глаз на стебельке, но Лумумба прихлопнул его ладонью, и глаз спрятался.
Затем, зачерпнув под забором горсть белесой пыли, наставник стал втирать её в щеки, в бакенбарды, в руки… Машка уже тащила откуда-то сучковатую палку. Взяв её, бвана совершенно преобразился. Плечи сгорбились, колени ослабли, ноги скрючились колесом, в руках появилась неуверенная дрожь, а глаза закатились, явив миру одни белки.