— Ты уверен, что тебя зовут Жоржик, а не Леонардо да Винчи? — осведомилась Машка, чувствуя себя так, будто присутствует при историческом моменте зарождения новой философии гуманизма.
Новоявленный просветитель надменно вспыхнул красными глазами.
— Разве я посмел бы, словно неотесанный пахарь, присвоить себе чужое имя?
— А я не знаю, какие у вас, на севере, традиции, — парировала, пожав плечами, Машка. — Ладно, хорош распинаться, пришли.
Она отворила дверь приемной. По петлям, затянутым густой паутиной, резво сбежал многоногий хозяин и, возмущенно пискнув, скрылся в щели. Пауки в доме Вилигарка были толстые, здоровые и донельзя нахальные. Кажется, они вообще считали, что дом этот принадлежит им, а громоздкие неповоротливые люди только оскверняют его своим присутствием. Бочком, стараясь не повредить паутину еще сильнее, Машка протиснулась в приемную и махнула рукой Жоржику: мол, заходи, не стесняйся. Тот немного помялся на пороге и неуверенно вошел.
Пахло пылью, крызами и чуть-чуть медом, хотя Вилигарк и не держал пчел. В этой комнате огромного дома не колдовали практически никогда, потому что присутствие «приемника» влияло на любые магические действия с огромной силой. Артефакт, похожий на массивный дореволюционный шкаф из тех, что стоят по музеям, перекрывал всю дальнюю стену. Около же ближней к двери робко притулилась скамеечка — две доски, соединенные какой-то жалкой щепкой. Машка подозревала, что сделана она была самим Вилигарком, потому что ни одному слуге не пришло бы в голову сотворить этакое позорище. Плотником мессир был криворуким и этим гордился.
— Садись, — велела Машка. — Чувствуй себя как дома, но не забывай, что в гостях. Воровать здесь совершенно нечего: шкаф ты не упрешь, а такая скамейка нормальному человеку и бесплатно не нужна.
— Я — не нормальный человек, — гордо ответствовал Жоржик. — Я — будущий маг.
— Тогда я — английская королева! — фыркнула Машка, покидая этого безумного оптимиста.
Жоржик проводил ее диким взглядом, и, захлопнув дверь, Машка догадалась почему. Король в Ишмизе был один, и относились к нему едва ли не почтительнее, чем к многочисленным богам. Королевским статуям, изваянным из светло-коричневого мягкого камня, не возносили хвалу и не приносили жертв, однако всякий благонравный горожанин считал своим долгом каменного болвана уважительным образом поприветствовать, проходя мимо. Болвана призывали в свидетели любовных клятв и долговых обязательств. Кажется, здесь считалось, что обманщика накажет сам король. Машке в это верилось слабо, однако каких только безумных традиций не выдумают люди, дабы разнообразить свою скучную жизнь! Понятно, что публичное присвоение ею королевского титула вызвало у бедолаги шок. Машка хмыкнула и пожалела, что не назвалась Папой Римским — а вдруг бы еще смешнее вышло.
Всю ночь в доме что-то подозрительно гремело и стучало, словно некромант решил затеять ремонт, чтобы позлить соседей. В окнах лаборатории то и дело вспыхивали алые и зеленые огни. Эльфы мучились бессонницей, да и Машка постоянно вскакивала, просыпаясь от резких звуков. Пару раз ей со сна почудилось, что где-то под окном орет автомобильная сигнализация, и от этого становилось страшно. Мысль о том, что все пережитые приключения ей попросту приснились и сейчас в комнату ввалится пьяный отчим, вызывала холодный пот. Под утро Май, у которого от недосыпа разболелась голова, принялся петь песни, в перерывах уверяя усталую и злющую Машку, что эльфийское пение — лучшее лекарство от всех болезней. Пел он похабно, поминутно фальшивя. Послушав младшего собрата пару минут, Вий ушел подальше, напоследок презрительно фыркнув, как кот.
Когда рассвело окончательно, голова заболела и у Машки тоже. Не церемонясь более с Высоким светлым, Машка сунула больную голову под подушку и попыталась поспать хоть немного. Май ужасно обиделся и сообщил, что люди ничего не понимают в настоящем искусстве. Часом позже Машку бесцеремонно разбудила Айшма, сказав, что Вилигарк требует ее к себе.
— Садист... — простонала Машка, не открывая глаз. Веки жгло, хотелось темноты, тишины и покоя.
— Мессир намерен дать тебе урок, — снисходительно обронила экономка.
Эта фраза произвела на Машку эффект ледяного душа. Мгновенно проснувшись и вскочив с постели, она оделась в темпе, сделавшем бы честь профессиональному военному. «Боже, какое счастье, что мне не нужно краситься!» — подумала она. Дома, пока мать не отобрала у нее все косметические пробнички, принесенные с какой-то презентации, она иногда рисовала перед школой на лице нечто впечатляющее. Пусть это не было похоже на творения телевизионных стилистов, но Машке нравилось любоваться в зеркало на то, как блестят подкрашенные помадой губы. Да и замазывать синяки тональным кремом очень удобно. Минус во всей этой практике наложения боевой раскраски был только один: на нее уходило страшно много времени, как и на всякое другое дело, которое толком делать не умеешь.
— Он в приемной? — осведомилась Машка, вспомнив вчерашнего бестолкового визитера.
Айшма покачала головой:
— В лаборатории. Имей в виду, мессир сильно устал. Он работал всю ночь. Постарайся не раздражать его. Будь послушной девочкой.
Машка непочтительно фыркнула, представив себя в роли «послушной девочки», и с упреком взглянула на экономку. И как только она могла брякнуть такую глупость? Но Айшма на ее укоряющий взгляд не отреагировала. Неожиданно протянув руку, она заботливо поправила воротник Машкиной рубашки и придирчиво осмотрела результат своих трудов. Машке стало немного не по себе: поведение экономки не вписывалось в привычную картину мира и оттого пугало.
— Что-то случилось? — на всякий случай спросила Машка, поежившись.
— Нет. С чего ты взяла? — удивилась Айшма, тут же сделавшись совершенно нормальной — суховатой и высокомерной.
И Машка успокоилась.
Первое, что бросилось Машке в глаза, как только она вошла в лабораторию, — новый, совсем белый скелет, подбежавший к ней так резво, словно суставы его были щедро смазаны специальным маслом. «Так весь дом на кладбище скоро станет похож», — подумала Машка. Нельзя сказать, что эта тенденция ей не нравилась. Она вообще полагала, что поместью сильно не хватает готического духа: толп привидений, стильного швейцара-вампира и бледной, чахоточной дамы в окне одной из башен. Однако Вилигарк ее взглядов не разделял и предпочитал обитать в нормальном доме. Лишь в приемной и теперь в лаборатории присутствовали явные символы его профессии.
Скелет показался Машке смутно знакомым. В движениях его прослеживались угловатая юношеская резкость и нервность. Хотя рядом с могущественным черным магом кто угодно разнервничается, исключая, конечно, Машку. Даже совершенно не склонная к приступам паники Айшма чувствовала себя порой под его взглядом неуверенно.
Синее стеклянное блюдо с пирожками стояло на разделочном столе, провоцируя Машку всем своим видом. Она сглотнула слюну и поежилась.
— Тебя проще убить, чем накормить, — заметил Вилигарк проницательно.
— Убивать — дурно, — на всякий случай сказала Машка.
Пирожки пахли ужасно соблазнительно. Она прекрасно знала, что там внутри: божественный паштет и сладкий джем, нарубленные в мелкую стружку овощи и выращенная эльфами трава. И еще она хорошо знала, каковы эти пирожки на вкус, — пару она уже стащила на кухне.
— Чье бы пузо бурчало! — проворчал некромант. — Можешь угоститься.
Машка, не дожидаясь повторного приглашения, принялась угощаться, а некромант задумчиво разглядывал суетящийся возле двери скелет.
— Самый дефицитный по нынешним временам товар — не деньги и не сила даже, а радость, — усмехнувшись, изрек Вилигарк, вынимая свое угловатое, несуразное тело из кресла. — Именно радости живым не хватает, а они кувшины воруют, идиоты бессмысленные.