Она задерживает дыхание, неловко пытается удержать сползающее вниз платье. Чувствует его дыхание на своей шее.
— Доверься мне, Цисси… — шепчет Люциус, мягко касаясь её губами. — Просто доверься.
— Но… есть правила… — выдыхает она, чувствуя дурманящую слабость от того, как он целует её, как его рука нежно, осторожно проскальзывает по её обнажённой спине к животу. Нарцисса дрожит от блаженства. Дыхание тяжелеет.
— Нам не нужны правила. Не нужны догмы, Цисси, — хрипло мурлычет он, касаясь губами её плеча, шеи, щеки. — Доверься мне, ведь ты знаешь меня. Ты всё знаешь… я вижу.
Он бережно поворачивает её к себе за плечи, обвивает рукой талию и встаёт, притягивая, увлекая её за собой. Нарцисса повинуется, поднимаясь, всё ещё придерживает дрожащими руками платье на груди. Девушка смотрит ему в глаза и понимает, что никогда не видела его таким. Таким открытым, уязвимым, словно знает его всю жизнь, знает настоящего Люциуса, каким его не знает никто.
Она осторожно касается его щеки ладонью, и он закрывает глаза. Нарцисса проскальзывает пальцами к той самой ямке на его шее, аккуратно расстёгивает пуговицу белоснежной сорочки, вторую, третью. Чувствует, как прерывается его дыхание. И когда нежная ладонь оказывается на его обнажённом животе, Люциус вздрагивает, запрокидывая голову. А потом смотрит ей в глаза долго, пронзительно. Изучает её лицо, глаза. Наклоняется к самым губам.
— Только ты узнаешь меня, Цисси, — шепчет он. — Ты одна. Никто больше в этом мире не узнает… Я доверюсь тебе.
И Люциус трепетно касается её губ. Нежно, безрассудно, невыносимо сладко. Её сердце взлетает, и Нарциссе кажется, что крылья расправляются за спиной. И она не чувствует, как платье соскальзывает к ногам, как её руки обнажают его горячие плечи. Слышит его глубокий стон, как будто издалека. Их губы, словно крылья бабочек, исполняют чудесный невесомый танец.
От прикосновения её рук кружит голову. Люциусу кажется, что это сон, её нежность лишает рассудка. Он прижимает её к своей груди, тоненькую, обнажённую. Это волшебство, прежде неведомое. Женщина, которая достойна быть с ним. Женщина-сказка. Он осторожно поднимает её на руки, не желая потерять эти губы, эти нежные руки, это тепло.
Люциус чувствует её трепет, как она теряется. Опускает её на чудесную воздушную перину, словно в облако, отстраняется на мгновение, любуется изящными руками, робко прикрывающими грудь. Бережно стягивает чулок с её идеальной стройной ножки, касается губами бедра, колена, лодыжки. Её вздохи становятся громче. Второй чулок, поцелуи. Она не может отвести взгляда от его лица. И когда он касается её живота, Нарцисса прогибается и стонет так умопомрачительно, что кажется, здесь всё и закончится. Люциус не испытывал такого напряжения никогда в своей жизни. Он приближается к ней, ласково поглаживая скрывающие маленькую трепетную грудь, руки и разводит их в стороны. Касается её чутко, мягко, вырывая алчный стон. Ещё один. Её стоны возбуждают, ждать всё невыносимее, он целует её нетерпеливо, всё настойчивее, всё более голодно. И её робость растворяется окончательно.
— Иди ко мне, — шепчет Нарцисса. — Иди ко мне, милый. Я доверяюсь тебе… сейчас!
Люциус овладевает её стонущими губами. Обнимает бережно, чувствует, как её ноги сплетаются с его. Она стонет жадно, поднимает бёдра, чувствует, что он здесь, совсем близко. Осталось одно движение. Нарцисса смотрит ему в глаза, её взгляд затуманен. Он чувствует, какая она горячая, влажная.
— Останови меня, когда будет больно, — шепчет он.
— Мне не будет больно, — улыбается она. — Я жду тебя, Люциус. Сделай это… — стонет Нарцисса.
И он чувствует этот жар, охватывающий, сжимающий, вырывающий стон из его гуди, и она на мгновение впивается пальцами в его спину, сдавливает бёдрами. А потом прогибается ему навстречу, сладко выдыхает, и он ждёт.
— Всё хорошо, — шепчет она, зарываясь пальцами в его серебристые пряди, отливающие золотом в свете свечей.
Люциус начинает двигаться медленно, глубоко, утопая в её стонах, чувствуя её нежность, каждым дюймом своего тела. Это волшебство. Но напряжение растёт, он теряет контроль, хочет двигаться быстрее, это невыносимо, почти больно. Он рычит, впиваясь губами в её шею. Рывок, ещё один, быстрее. Нарцисса почти кричит, и это превращается в сладкую пытку.
Она вдруг замирает, распахивая глаза, смотрит на него и выдыхает:
— Люциус…
— Цисси… Моя Цисси! — и он снова ускоряется, её стоны перерастают в крик.
— Да! Да! Ещё! Люциус, умоляю! Ещё!
Он вздрагивает, задыхается, не может сдержать этот дикий порыв и обнимает её изо всех сил, лишая возможности дышать. И Нарцисса нежно обвивает руками его торс, плечи, чувствует бешеное биение его сердца, горячее дыхание на своей шее. Он замирает. Минута, другая…
Люциус медленно приподнимается. Бросает взгляд, как будто сквозь неё, словно… её нет. Его первый порыв, просто встать и уйти. Но она вдруг резко поднимается, чувствуя, что теряет его и этого нельзя допустить.
— Не уходи, — нежно шепчет она. — Прошу тебя! Только не сейчас! Люциус…
— Мне… нужно в душ, — в его голосе холод.
— Не спеши, — также мягко просит Нарцисса. И вдруг стонет и ложится на подушку, пытаясь натянуть на себя лежащую рядом простыню. Девушка кажется такой маленькой, беспомощной. Что-то переворачивается у него внутри, и Люциус ложится рядом с ней, отбрасывая назад свои спутанные пряди, осторожно приподнимает её голову, и Нарцисса благодарно устраивается на его плече. Он бережно притягивает её к себе. Люциус испытывает новое чувство, нежность к той, что стала его женой несколько минут назад.
Но что-то не даёт ему покоя, какая-то едкая, мерзкая досада. Это всё портит, делает бессмысленным всё, что происходило. И Люциус решает немедленно разобраться.
— Тебе не было больно? — тихо, но настойчиво спрашивает он.
Нарцисса чувствует, как тревога закрадывается в душу.
— Немного, почти незаметно.
— Но, разве вы не должны плакать? И… я был уверен, что ты предупредишь или остановишь.
— Зачем? Мне было… так хорошо с тобой, — с улыбкой шепчет она. — Белла сказала: “Расслабься, получи удовольствие”. Я так и сделала. Правда… сейчас ощущение странное. Как будто там, в животе, что-то есть. Никогда не испытывала такого.
Нарцисса чувствует, как он прерывисто дышит, и решается поднять на него взгляд. Люциус прекрасен! Его волосы, брови, идеальный нос, подбородок. Но лицо, словно сковано холодом.
— Что с тобой? — взволнованно шепчет она.
— Я был уверен, что девственница должна испытывать боль.
— У тебя ещё не было девственницы? — удивлённо спросила она, и Люциус резко развернулся, прижимая её к кровати за горло. Ужас в её глазах заставил разжать пальцы, но он тут же запустил руку в её волосы, сжимая их на затылке.
— У меня не было девственницы! — злобно хрипит он. — И шлюхи не было! Никого не было! Я хранил себя в чистоте, Цисси! И ждал того же!
— Но я… я…
Она нежно коснулась пальцами его плеч. Смотрела в глаза с такой благодарностью, что он растерялся, разжал руку.
— Я хранила себя, Люциус. Для тебя. Ещё в школе думала, что ты… Ты — единственный, кому бы я могла… довериться.
Он вскочил и резко сорвал с неё простыню. Нарцисса в страхе сжалась в комочек, отпрянув в угол кровати, к самой спинке. В комнате полумрак, но он увидел размазанное пятнышко крови на постели. Подошёл ближе, сел и с облегчением вздохнул. Люциус закрыл глаза, запуская пальцы в отливающие золотом пряди.
— Прости, Цисси. Я просто не знал, каково это. Прости…
Он почувствовал, как нежные руки обвили его шею, как её упругая маленькая грудь прижалась к его спине. Это такое приятное, тёплое ощущение! Как ему не хватало тепла!
— Ничего, — прошептала Нарцисса, осторожно касаясь губами его плеча. — Я понимаю.