Итак, в день ашуры при содействии той же вездесущей босоногой братии мы с Борисом заблаговременно расположились на наблюдательном пункте с кинокамерами и фотоаппаратами. Минут через двадцать появилась голова колонны. Чтобы было сподручнее снимать, мы вылезли на крышу и стали ждать приближения процессии на оптимально выгодную дистанцию.
Шествие открывали две шеренги полицейских, вооруженных бамбуковыми дубинками. Они очищали проезжую часть, оттесняя зевак на тротуары. Для выравнивания зрительских рядов частенько применяли упомянутый бамбук. И стражи порядка, и зазевавшиеся аборигены, получавшие палками по шее или по темечку, были настроены в целом добродушно и беззлобно обменивались «любезностями» в стиле: «Вася, ты не прав!». За «чистильщиками» двигалась открытая легковая машина, в которой лицом к толпе, стало быть, спиной по ходу движения, стоял рослый и дородный полицейский чин. Затем снова шеренга полицейских, взявшихся за руки. И, наконец, группа примерно из сотни бичующихся, босоногих, в одних набедренных повязках. Размеренный лязг цепей, окровавленные спины, бока, груди. Какой-то отхаркивающий, утробный выдох сотни мужских глоток в унисон:
— Шах Хусейн! Вай, Хусейн!
По-русски смысл этого восклицания можно передать словами: «Царь Хусейн, о Хусейн!» Не могу взять в толк, почему всеведущее, конечно, «цивилизованное», европейское ухо восприняло этот ритуальный стон как «шахсей-вахсей». Именно в таком нелепом переводе траурная дата, о которой мы ведем речь, теперь известна в большинстве стран Европы и Америки.
Однако вернемся на нашу крышу. Только мы расчехлили съемочные средства, как почувствовали на своих плечах чьи-то руки. Раздалась негромкая, но четкая и отрывистая команда:
— Стоп! Отдать камеры. Следовать за мной.
Оглянулись и увидели трех полицейских. Двое держали нас за плечи, третий, сержант, руководил операцией. В ответ на мой протест и попытку объяснить, что мы иностранцы, просто хотим заснять процессию и ничего дурного не замышляем, последовала чеканная реплика:
— По приказу генерального инспектора полиции города Карачи вы задержаны. В случае сопротивления прикажу надеть на вас наручники.
Пришлось повиноваться. Нас доставили в ближайший полицейский участок, где дежурный офицер установил личности по имевшимся при нас удостоверениям. Убедившись, что я дипломат, коротко бросил:
— Вы свободны, сэр. С вами разберется наш МИД. А вашему спутнику придется дождаться решения генерального инспектора после окончания таазийи. Он возглавляет процессию. Ваши камеры мы сдадим на проверку экспертам.
Меня такой вариант, разумеется, не устроил. Хорошенькое дело! Оставить в лапах полиции товарища, да еще шифровальщика — резидентуры. Поэтому от освобождения наотрез отказался. Пересказал Борису, не владевшему иностранными языками, суть проблемы и заверил, что не брошу его ни при каких обстоятельствах. Офицер воспринял мой отказ равнодушно. Только пожал плечами.
Так мы просидели в приемной комнатушке полицейского околотка не менее трех часов под надзором одного нижнего чина. Периодически нас угощали чаем и кока-колой.
Затем дежурный объявил, что нашему «временному задержанию» пришел конец, и мы можем убираться восвояси. При этом он добавил, что наше съемочное оборудование останется пока в полиции на одни сутки и по истечении оных будет возвращено владельцам, если не выявится каких-либо «новых, препятствующих этому фактов». И тут же протянул мне аккуратно оформленный документ об изъятии кино и фотокамер.
Попрощавшись с нашими любезными «тюремщиками», мы на всех парах помчались прямо к резиденту, не сомневаясь, что «на орехи» нам будет выдано сполна. Шеф Сергей Иванович, человек добросердечный и интеллигентный, внимательно выслушал исповедь, произвел разбор содеянного по всем канонам разведывательного искусства, но ограничился такой мерой наказания, которую можно приравнять к легкому отеческому подзатыльнику нашалившему чаду.
На следующий день я получил в полицейском участке нашу аппаратуру. После завершения этой процедуры уже другой дежурный офицер неожиданно для меня торжественным тоном произнес буквально следующее:
— Позвольте передать Вам, советскому дипломату, искренние извинения генерального инспектора полиции города Карачи за причиненные неудобства. Его превосходительство приказали задержать Вас и Вашего спутника, поскольку ему доложили, что Вы пытались фотографировать пакистанских женщин без их согласия и одобрения их родственников мужского пола.