— Вы не имеете права, мне обещали, мне гарантировали…
— Кто и что вам гарантировал?
Понурившись, Раш берется за руль. Движение плавное, ни резких ускорений, ни воя двигателя, ни визга тормозов. Прибываем точно ко времени. Раш выскакивает из машины, услужливо открывает дверцу.
— Спасибо, мистер Раш. Вы, оказывается, отличный водитель!
Возраст у него явно пенсионный — далеко за шестьдесят, с виду тщедушен, невелик ростом, щупл, худ, неопрятен, плохо выбрит. Впрочем, чище побриться ему трудно — вся физиономия в ссадинах, под глазом синяк. Резкий в движениях, шустрый, подвижный. Говорит вроде по-английски, а вроде и нет, но все понимает. Это уже хорошо.
Стать отличным водителем Рашу не стоило больших усилий, но вот обратиться просто в нормального человека было за пределами его возможностей. Его задиристая, драчливая натура постоянно требовала конфликтов, но столкнувшись с решительным отпором на службе, искала другие решения. И, увы, находила.
Постепенно стало проясняться, что, в частности, за сорок трудовых лет он сменил более двадцати мест — отовсюду его изгоняли, как правило, за драки, склочность и неуживчивость. Выяснилось также, что в драках ему доставалось поболее, чем оппонентам. Но несмотря на это, он дрался регулярно, хотя и по разным поводам. Ему очень не нравилось неуважительное отношение к его персоне, семье, друзьям и английской королеве, резко возмущало несовпадение во взглядах на сорта пива, стиль игры футбольных клубов и состояние погоды. Но особо нетерпимой была любая неуважительность к его шоферскому мастерству. Точнее, он ее не терпел вовсе, а обидчика сразу бил. С тяжелыми, как правило, для себя последствиями.
С первых же дней работы в «Блэк энд Уайт», где он сидел за баранкой «роллс-ройса», Раша немного повело: потеряв четкие земные ориентиры, он слегка загордился, вознесся и походя поколотил своего сверстника, старика-лифтера, который, приняв Раша за собрата-пролетария, попросил того «малость подождать в лифте подхода солидного пассажира». Долго после этого лифтер, издали заметив Раша, угонял лифт как можно подальше, то есть повыше, и наотрез отказывался возить его одного.
В конце первой трудовой недели в обеденный перерыв Раш с новыми приятелями зашел в пивную, что находилась напротив нашей компании и потому была хорошо видна из окон моего кабинета. Мой коллега, стоявший у окна и заметивший это, обронил: «Ну, скоро будем наблюдать вынос тела».
Шутливый прогноз тут же обернулся явью, с той лишь разницей, что состоялся не вынос, а вылет тела.
Спланировав, Раш приземлился на все четыре конечности. Оттолкнувшись, как мячик, от земли и возвратившись в вертикальное положение, он снова устремился в пивную. Но не успела еще за ним захлопнуться дверь, как он вновь оказался в планирующем полете. На этот раз летел дольше и дальше. Приземление оказалось менее удачным. Поднявшись с помощью прохожих, он отряхнулся, недолго поразмышлял, быстро открыл дверь, что-то крикнул и стремглав удалился.
Вечером по пути домой я как бы невзначай полюбопытствовал о причине появления нового пластыря на подбородке Раша, нисколько не надеясь на его откровения. Но Раш был парадоксален и непредсказуем — он без всяких колебаний, даже охотно, поведал, что с двумя парнями, тоже шоферами, пошел выпить кружку пива. Как и подобает настоящему мужчине, себе он заказал скол, а те двое его просто удивили: один попросил лагер с лаймом, а второй — гиннес.
— Наверное, они просто не знали, что лагер с лаймом пьют только проститутки, а гиннес предпочитают гомосексуалисты или вонючие ирландцы. Один из них оказался ирландцем и со мной не согласился, а второй его почему-то поддержал. И хотя мне не удалось допить свой скол, я им все-таки сказал, что они оба могли бы составить идеальную сексуальную пару.
Примечателен был Раш и другой особенностью — в родном словаре он нашел лишь несколько десятков полезных для себя слов, но и ими пользовался не каждый день. Зато был он непревзойденным, даже виртуозным мастером фольклорного жанра, чем приводил и в восторг, и в изумление даже своих соотечественников. Это был крутой замес из кокни — языка припортовых кабаков и ночлежек, соленого моряцкого жаргона и уличного красноречия. А если принять во внимание, что Рашу удалось сохранить далеко не все зубы, что не могло не сказаться на дикции, то станут понятными те трудности, которые преодолевали обе стороны на путях дружеского общения.
Не согрешу перед истиной, если откровенно скажу, что смысл его речи не столько понимался, сколько угадывался, причем не по словам, а, скорее, по эмоциональному заряду. Поначалу я часто просил его повторить ту или иную фразу, говорить медленнее и четче. Это его искренне удивляло и скоро начало раздражать, потому что «сбивало с мысли». Разумеется, общение с Рашем существенно обогатило словарный запас, причем таким лексическим богатством, какого нет ни в одном словаре мира. И это при том, что сам я никогда не был способным учеником.