Большинство из нас в принципе сознает, что наши цели влияют на наши поступки так, как мы это описываем, но, и это менее очевидно, наши цели также влияют на способ нашего восприятия мира. Исследования в области нейронауки помогли нам понять, что восприятие не является пассивным процессом: образы, звуки и запахи окружающего мира не просто заполняют наш мозг. Скорее поток информации упорядочивается в контексте наших целей, во многом так же, как наше восприятие представляет собой интерпретацию реальности, а не ее достоверное отображение. Цветы, на которые вы обратили внимание, выглядят более красными и пахнут приятнее, чем те, которые вы проигнорировали. Таким образом, цели влияют на обе части цикла: на восприятие и на действие.
Впрочем, наличие способностей к постановке целей не означает, что эти способности являются единственным фактором, влияющим на цикл восприятия-действия. Эти внутренние, целенаправленные нисходящие воздействия происходят одновременно с внешними, реактивными, восходящими воздействиями, регулирующими наше восприятие и действия. Восходящие, или внешние, воздействия остаются такими же, какими они были всегда: отчетливость (saliency) и новизна. Неожиданные, драматические и внезапные стимулы, такие как вспышка света, громкий треск или важность информации, врожденная или связанная с воспоминанием, например ваше имя, обеспечивают восходящую доминанту, независимую от нисходящих целей. Такие воздействия, по сути дела, являются теми самыми движущими силами цикла восприятия-действия, которые превращали восприятие в действие ради выживания наших предков: то есть еще одним сохранившимся аспектом нашего древнего мозга. Они до сих пор играют важную роль в нашем цикле восприятия-действия и, как мы убедимся, в феномене рассеянного ума.
Стоит заметить, что люди не являются единственным видом, обладающим способностями к постановке целей. У других животных тоже развилась способность к определению и достижению целей. Некоторые даже делают это весьма утонченным образом; например, человекообразные обезьяны и птицы семейства врановых, такие как вороны и сойки, демонстрируют способность к созданию простых орудий для достижения будущих задач[30]. Но даже это впечатляющее поведение меркнет по сравнению со сложным, взаимосвязанным, отложенным во времени и общим с другими целенаправленным поведением, какое повсеместно наблюдается у людей. Человеческая ловкость в этой области позволила нам стать мастерами контроля над взаимодействием с окружающим миром. Это, в свою очередь, привело к таким замечательным достижениям человечества, как язык, общество и технология. Освобождение от рабства внешних воздействий создало уникальную возможность для зарождения и осуществления творческих озарений, которые являются двигателями прогресса. Это резко контрастирует с психическим ландшафтом множества других животных, чьи взаимодействия определяются рефлекторными реакциями на внешние стимулы.
Большинство из нас в принципе сознает, что наши цели влияют на наши поступки так, как мы это описываем, но, и это менее очевидно, наши цели также влияют на способ нашего восприятия мира.
Несмотря на это, животным часто приписывают цели, сходные с человеческими. Это акт антропоморфизма – присвоение человеческих качеств другим существам. Взаимодействия между большинством животных и окружающей средой фундаментально отличаются от наших в этом важном отношении. Орел, падающий с неба, чтобы вонзить когти в мышь-полевку, не может быть «жестоким». Муравьи, марширующие в сложном строю по полу вашей кухни, не могут быть «хитроумными». Их способности не менее (а во многих случаях и более) поразительны, но они в подавляющем большинстве остаются слугами мира внешних стимулов, в котором они живут. Их чувствительность к новым и привлекательным стимулам наряду с быстрыми и рефлекторными реакциями на окружающую среду позволяет им выживать в опасном и конкурентном мире. Это их достижение, и во многих отношениях нашу пониженную чувствительность к внешним стимулам можно рассматривать как человеческий недостаток.
30
N. J. Emery and N. S. Clayton, “The Mentality of Crows: Convergent Evolution of Intelligence in Corvids and Apes,”