"Позолоти ручку, дорогая, что было, что будет..."
...Я кричу и вырываю свою руку из горячей маминой ладони. Я бегу, куда глаза глядят, бегу, бегу... спотыкаюсь и падаю. Я лечу вниз, во тьму...
В кромешной тьме я открываю глаза. В голове слет юных барабанщиков, и каждый из них долбит в свой проклятущий инструмент. Напротив -- два невероятно мудрых, по-прежнему нетерпеливых и голодных зеленых глаза.
-- Задолбал... -- обреченно бормочу я и, превозмогая нежелание, опускаю ноги с кровати.
ГЛАВА 13,
жена, похмелье и другие неприятности
объединяются против нашего героя
Наступившее утро одарило меня громкими и препротивными воплями будильника -- телефон вибрировал, прыгал и верещал -- и какой-то особенно извращенной головной болью. Поднимаясь с кровати, я мечтал лишь об одном -- об острой гильотине. Когда же я вышел из спальни, то в дверях квартиры застал Анютку. Она стояла с неизменной спортивной сумкой на плече (ее плавание по утрам меня восхищает и убивает одновременно) и огромным портфелем в руке. Взгляд моей чаровницы медленно поднялся от моих ступней к моей голове, и, когда наши глаза встретились, я услышал (неужели я это заслужил? не помню):
-- Ты был как свинья.
Во взгляде Анечки содержалось столько укора, что я оторопело замер. Когда же мысли, все еще растворяемые остатками выпитого вчера спиртного, сложились в какие-то слова, в прихожей никого, кроме меня, уже не было. Входная дверь закрылась со звуком мягкой дорогой тяжести, в замке трижды провернулся ключ, а я продолжал стоять и просто смотреть перед собой. Мой мыслительный механизм явно барахлил, он пыхтел, скрипел и никак не мог разогнаться.
Пребывая в состоянии эдакого полусуществования, я поплелся на кухню и здесь обнаружил Кота. Он, напряженный как струна, сидел на подоконнике и наблюдал за птицами, устроившими тусовку на соседском балконе. Увидев меня, о птицах Кот сразу забыл, спрыгнул на пол и, заговорщически посмотрев мне в глаза, стал тереться о мою ногу.
-- Экий ты все-таки... -- сказал я и в качестве своеобразного поощрения легонько пошлепал Кота по бокам. Тот тут же запрыгнул на стул, где лежал его чесальный коврик и, в ожидании длительного массажа, стал крутиться на нем, поглядывая на меня.
Но до игрищ ли было мне? После событий вчерашнего немыслимого дня, обильных вечерних возлияний и ночи, потешившей меня невнятным кошмаром, который я тем не менее помнил до последнего жеста, до малейших эмоций, мне хотелось совсем другого.
Таблетка антипохмелина -- раз, таблетка -- два, ну и три -- до кучи.
Я надеялся на чудо, но его не случилось: боль не ушла, она лишь слегка притупилась и по-прежнему ощущалась как нечто живое, скребущееся внутри головы. Все утро прошло под созвездием мерцающего похмелья.
На завтрак я ограничился лишь парой чашек эспрессо и, продолжая мучиться головой, отправился на работу.
Жужжащий сегодня особенно яростно офис встретил меня простреливающими мозг телефонными звонками, немыслимо громко разговаривающими коллегами, а ближе к обеду добил невозможно отвратительным запахом булочки с корицей.
"Что б вы подавились этой булочкой", -- думал я, адресуя свое пожелание неизвестному гурману и почти задыхаясь от приторно-сладкого запаха.
Добавить другие нелестные пожеланиями я не успел: зазвонил мой телефон, не рабочий -- мобильный.
-- Алло, -- пробормотал я.
-- Привет, это...
Я увидел, как кожа на моей руке покрылась ордой огромных мурашек.
-- ...Леха.
Я молчу. Мурашки на руке шебутятся, толкаются и меняются местами.
-- Срочно нужно поговорить, -- безапелляционно раздается в трубке, -- приезжай на... -- и он назвал станцию метро.
Человеческие качества, каковые меня бесят больше всего, -- это беспардонная наглость и наплевательство на интересы других (особенно на мои), как случилось в эту минуту. Леху -- или то, что казалось Лехой -- совсем не интересовало, могу ли я приехать, хочу ли в конце концов, -- приезжай и все.
-- Нет, -- ответил я и отключился.
Если краткость -- сестра таланта, то сейчас я стоял на пороге гениальности.
Возмущение, моментально взбурлившее во мне, не только изгнало орды мурашек, но и свершило долгожданное чудо -- головная боль вдруг ушла и мне сразу похорошело. В один миг солнышко за окном стало маняще желанным, офисные разговоры и трезвон телефонных аппаратов напрягать перестали и даже запах булочки с корицей, хоть еще раздражал, но ощущался не настолько гадким. Потому-то на следующий звонок я ответил уже с улыбкой, хотя знал -- звонит все он же, настырный живой или нет Леха.
-- Слушаю, -- громче, чем нужно, сказал я.
-- Владимир, нам правда срочно нужно поговорить...
-- О как. Прям срочно-срочно? -- Сарказм в моем голосе просто зашкаливал. -- У вас в загробном мире все делается в авральном режиме?
-- Я не умирал, -- едва слышно раздалось в телефоне.
-- Да ты-ы что-о-о... -- усмехнувшись, протянул я, почему-то в эту секунду ощущая легкое дуновение сострадания.
-- Я все объясню, -- сказал Леха уже чуть громче, -- пойми, это очень важно, для всех.
-- Всех? -- воскликнул я так громко, что на меня стали оглядываться. -- И сколько их, этих -- всех? -- добавил я уже тише.
-- Тут все не так просто... я объясню, -- голос на той стороне вновь стал чуть слышным, а я опять почувствовал, что внутри меня нарастает сочувствие. Мне хотелось съязвить, посмеяться, но ощущение страдания и боли с другой стороны телефона сдержало меня.
-- Сейчас не могу, правда, -- примирительно ответил я, успев назвать себя дураком, -- встреча через двадцать минут и до вечера. Так что лишь после работы. Давай в районе восьми?
Несколько секунд Леха подумал и сказал:
-- Я перезвоню через пару минут, хорошо?
-- Договорились.
Леха не перезвонил, он прислал сообщение: "В 21:30 в парке таком-то... Налево от центрального входа, метров через триста живая изгородь, за ней три каштана и лавочка под ними. Устроит?"
Меня слегка смутила подобная его осведомленность о парке рядом с моим домом, в котором, к слову сказать, за последние три года я ни разу не был, и тем не менее я тут же ответил: "Да".
Если бы я мог предположить, чем закончится вечерняя прогулка, интересно, я так же скоро согласился бы на нее или все же задумался хотя бы на секунду?
ГЛАВА 14,
в которой неожиданная встреча заканчивается совсем неожиданно
Воспоминания о вечере того дня посещают меня часто, и каждый раз первое, что воскрешает память -- косые лучи заходящего солнца. Я вижу, как они проходят сквозь листву каштанов, такие неестественно материальные, объемно-желтые с оранжевым отливом, такие ощутимо теплые и не по-земному трепещущие.
Затем в воздухе, пронизываемом этими лучами, появляются местечковые завихрения. Секунда, другая -- завихрения начинают сгущаться, темнеть и принимают полупрозрачные и причудливые формы человеко-амеб, такие меняющиеся и перетекающие. Происходящее очень похоже на галлюцинацию, на всполохи воспаленного сознания, но один штрих добавляет ему вещественную четкость. Небольшой штрих, наделяющий почти жизнью те самые сгустки, плавающие в сиропе солнечного света -- глаза. Черные клубочки, по два в каждом из парящих объектов -- глаза, изливающие укольчатую, пронзающую дыхание ярость.