Он был очень славный, этот парень. Ему хотелось общения, и он рассказал, как его отряд попал в засаду. «Как там мои ребята», – волновался он. Жизненная энергия, которую он излучал посреди всего этого хаоса и трагедий, сила духа, его стремление жить буквально заразили меня. Помня о мрачном прогнозе хирургов, я провел рядом с ним почти всю ночь. Мы говорили о его семье, друзьях, внезапных атаках противника, но в основном о возвращении домой, о его мечте еще поиграть в баскетбол. В конце концов он уснул.
Признаться, я не ожидал увидеть его снова. Но на следующий день, когда я заступил на дежурство, он все еще был в палате, о чем-то громко рассказывая и находясь в центре всеобщего внимания, – вопреки прогнозу врачей и всем законам природы.
Пока все это происходило, я менял повязки тому 35-летнему парню, жертве M16, и он попросил меня об одном одолжении – написать под его диктовку письмо жене, в котором хотел сказать ей, что прожил хорошую жизнь, что любит ее, но не может терпеть боль и думает, что больше ее не увидит. Мне казалось, что у него очень хорошие шансы на выздоровление, и что со дня на день его эвакуируют и демобилизуют. Я пишу с орфографическими ошибками, и к тому же у меня плохой почерк, поэтому я попросил другого санитара выполнить просьбу раненого.
И потом я злился, что он раскис. Мы делали все что могли для его спасения, используя все возможности медицины 1967 года, причем в ужасных условиях боевых действий. Когда я вышел в свою следующую смену, его уже не было. Он умер в полдень, а в качестве причины его смерти стояло: «Сдался». Человек, который должен был жить, – умер, в то время как человек, который должен был умереть, – выжил, выжил вопреки всему, потому что хотел жить! Люди обычно не отказываются от жизни, ее у них отнимают…
А тот негр все же умер – через несколько дней после отправки самолетом на Филиппины. Однако наши усилия продлить ему жизнь еще на несколько дней были не впустую: он преподнес всем нам дорогой подарок – поделился своей жаждой жизни, которую я и ныне остро ощущаю.
Я часто вспоминаю этих двух солдат. Благодаря им я превратился из бездумного юнца, не имеющего никакой цели в жизни, в человека, стремящегося постичь самую ее суть.
Мне понадобилось пробыть всего нескольких недель на фронте и поработать с сотнями жертв, чтобы окончательно сформировалось мое неприятие войны. Правда, среди военнослужащих во Вьетнаме тогда редко можно было найти человека, одобрявшего войну. Как и другим моим сверстникам, мне было плевать на объявленный приезд во Вьетнам двух очень важных представителей власти: вице-президента Хьюберта Хамфри и генерала Уильяма Уэстморленда.
Хамфри поддерживал политику президента Линдона Джонсона и его намерение расширить военные действия, а Уэстморленд, ставший «Человеком года» по результатам опроса журнала The Times в 1965 году, был фанатичным воякой, одержимым безумной идеей подсчета потерь противника. Его цель была проста: уничтожать врага любыми способами, сбрасывая на него как можно больше бомб, снарядов и напалма.
Американская военная машина планировала успеть расправиться с вьетконговскими партизанами и войсками армии Северного Вьетнама, прежде чем руководство Демократической Республики Вьетнам в Ханое примет решение о переброске сил по Тропе Хо Ши Мина для ведения боевых действий на юге.
Кёртис Лемэй, начальник штаба ВВС США, едко высмеянный в антимилитаристком сатирическом фильме Стенли Кубрика «Доктор Стрейнджлав» (1964), поклялся, что «разбомбит вьетнамцев и отправит их обратно в каменный век». В этой страшной войне одним из показателей был «подсчет потерь вьетконговцев», а другим – количество убитых и раненых американских парней.
В сопровождении журналистов генерал Уэстморленд и вице-президент Хамфри посетили и госпиталь в Дананге, где им представили штат сотрудников из 150 человек. Как бы заявить о своем протесте этим военным бонзам, и сделать это хлестко, ярко, чтобы привести их в замешательство и попасть на страницы газет, думал я. Но единственное, на что я тогда решился, – это отказаться пожать им руки и пробормотать: «То, что мы во Вьетнаме, – это большая ошибка!» В результате возникла лишь небольшая неловкость, зато один из моих пациентов с двумя ампутированными конечностями поступил гораздо эффектнее. На виду у фотографов и репортеров, в тот момент, когда генерал Уэстморленд собирался прикрепить ему на грудь медаль, инвалид посоветовал ему «взять это свое “Пурпурное сердце” и засунуть себе в задницу». Уэстморленд свирепо посмотрел на раненого солдата, потом на меня и зашагал прочь. А вице-президент, не растерявшись и сохраняя спокойствие, пожал бедняге руку и сказал: «Я понимаю, что вы чувствуете», и мое мнение о Хамфри слегка улучшилось.