Метод исследования совместных действий предложил путь вперед. Представляется, что он исключительно совместим с целями критической этнографии. Признавая ценность местных знаний, он вовлекает разных стрейкхолдеров в процесс группового исследования и получает богатый этнографический материал о жизни и смыслообразующих процессах. Метод глубинно завязан на проблемы власти, предназначен раскрывать структурные причины проблем через коллективное обсуждение и взаимодействие. Он рефлексивен в том смысле, что заставляет противостоять наблюдающему «я». Методу не под силу решить проблемы неравенства внутри социальной группы и между группами или проблемы неравенства общего свойства, из-за которого одним людям отводится роль «исследователей», а другим – роль членов «общественных групп». Исследование совместных действий признает пронизанные проблематикой власти исследовательские отношения как данность и принимает на себя этическую ответственность, которая с ними связана. Более того, помимо абстракций в огромном количестве изученных мною антропологических и феминистских текстов, исследование совместных действий предлагает и конкретные инструменты для достижения желанного сотрудничества. Я нашла в исследовании совместных действий средства, которые помогли мне думать о сотрудничестве на уровне полевой работы, «за пределами написания текста», если выразиться словами антрополога-феминистки Элизабет Энслин [Enslin 1994].
В литературе по исследованиям совместных действий я нашла конкретные модели, типовые вопросы, конкретные примеры и инструменты, которые я смогла использовать и адаптировать. И, как свидетельствует разнообразие подходов к участию, оно было не жестким, а достаточно гибким. Меня особенно вдохновила работа антропологов и исследователей-феминисток, которые использовали методы исследования совместных действий, чтобы добиться более социально ответственной, ориентированной на активистов формы научного исследования[31]. Исследование действий в рамках проекта, по-видимому, объясняло, как упростить создание случайных, ситуативных коалиций, которые феминистская наука искала и обсуждала [Ibid.].
Короче говоря, моя цель состояла не в том, чтобы «заняться PAR» или огульно применять этот подход; я была не практиком, ищущим, где бы развернуть свой проект, а этнографом, стремящимся к развитию диалога в исследовательской практике. Когда я начала полевую работу, я думала, что PAR – это что-то вроде дискурсивного пространства, где антропологи и информаторы могут обсуждать, выявлять и разрабатывать пути решения насущных проблем. В конце концов разговор об исследовании совместных действий дал мне основу для осмысления моего проекта, помог мне найти площадку для работы и женскую группу, позволил мне обсудить мою роль и условия наших отношений; и стал средством инициирования продуктивных «разговоров» [Gibson-Graham 1994: 220] с участницами группы.
Найти группу: предварительное исследование в 1995 году
Новых женских групп было немного, и большинству россиян они были неизвестны. Несмотря на это, разыскать их не составляло большого труда. Расцвет публикаций (в основном на английском), авторы которых радостно описывали их деятельность, облегчал задачу для заинтересованных иностранцев[32]. И все же найти группу, которая смогла бы принять мои идеи и задачи сотрудничества, где можно было бы сочетать исследовательскую работу и активизм, было непросто. К середине 1990-х годов к известным группам российских женщин дорожка для иностранных исследователей феминизма была проторена. В 1995 году в Московском центре гендерных исследований я стала пролистывать толстенную замусоленную гостевую книгу. Она изобиловала пожеланиями благополучия на многих европейских языках, и я читала ее как справочник из серии «Кто есть кто» в международном женском движении активизма и исследований. В 1995 году активистки уже иначе смотрели на этот трафик знаменитостей. Эйфория, вызванная первыми совместными проектами активисток Востока и Запада, прошла, и у некоторых российских женщин стала заметна усталость. Особенно изменились москвички. Для иностранных приезжих они часто были первой и единственной точкой доступа. Я встречалась с другими иностранными исследователями, и они жаловались, что им сложно достучаться до активисток: все они были слишком заняты или у них не было сил, поэтому они соглашались только на краткую встречу. Мне было сложно представить, как бы я вписалась туда.
31
Исследование совместных действий антрополога Дэвидда Гринвуда, проведенное в управляемых рабочими промышленных кооперативах Мондрагона, является примером использования принципа PAR для достижения демократических изменений в организациях [Greenwood et al. 1992]. Антрополог Джулия Палей освоила фрейрианские методы обучения грамотности, работая с коллегами в чилийской группе женского здоровья Llareta для жителей трущоб. Эта группа использовала критическую грамотность как инструмент расширения прав и возможностей участников в борьбе с системами угнетения. По предложению группы Палей изучала эти методы и вела семинар по истории [Paley 2001]. Некоторые ученые-феминистки также увидели перспективы исследования совместных действий и переработали эти методы для достижения своих собственных целей. Патриция Магуайр одна из первых освоила методологию PAR для феминистских задач и модернизировала ее до «феминистского исследования совместных действий», работая с женщинами, пережившими насилие, и затем – на местном уровне в Институте Гэллапа в Нью-Мехико. Дж. К. Гибсон-Грэм работала с женами австралийских шахтеров, обобщив принципы «феминистского постструктуралистского исследования участия» [Gibson-Graham 1994]. Для Гибсон-Грэм была неприемлема модель освобождения, предполагающая сложившиеся способы самоидентификации, единый фронт угнетения и уже выработанные цели. Ее проект исследования совместных действий был проектом «дискурсивной дестабилизации». Женщины участвовали в серии политических бесед, в ходе которых они прорабатывали альтернативные возможности личности и находили места силы. Еще один пример феминистского исследования совместных действий см. в [McIntyre 2000].