Никогда не забуду, как погиб наш любимый Петя. Ему долго везло, он погиб уже за Днепром. С кучкой бойцов он оторвался там от своего батальона метров на двести, как вдруг выскочили немецкие танки. Бойцы залегли, стали бросать под гусеницы гранаты, а он бегал по пригорку между танками и бил из пистолета по смотровым щелям. Танков было шестнадцать. Он прыгал среди них и палил из пистолета во все стороны, пока один танк не подмял его гусеницей.
Это произошло на глазах чуть ли не всего полка, но спасти Петю не было никакой возможности. Люди смотрели, как он сражался, восхищались и плакали.
10. По пути Щорса
На Черниговщине у нас был лозунг: «Мы идем по пути Щорса!» Тогда в полк непрерывно вливались пополнения из освобожденных районов. К нам прямо на передний край приходили люди в гражданском, с котомками за плечами. Мы обмундировывали их и тут же вручали им оружие, приводили молодых бойцов к присяге. Люди были всякие. Одних спросишь, какая у кого специальность, — отвечают прямо:
— Я стрелок.
— А я пулеметчик.
Но были такие, что говорили:
— Стреляю плохо, но повар хороший.
Или спрашивали сами:
— А парикмахера вам, случайно, не надо?
Я говорил:
— О том, кто повар, кто парикмахер, кто какую работу может выполнять, речь будет после того, как войну кончим, а сейчас немцев надо выбить вон из того села, видите?
— Видим, чего же тут — расстояние небольшое.
— Ну, раз видите, значит все в порядке. Получайте оружие — и в бой.
Присяга была у нас первым идейным вооружением бойца. Если не успеваешь привести молодого бойца к присяге до боя, делаешь это во время боя, иногда уже на рубеже атаки. Говоришь:
— Читай текст присяги. Только внятно, вникай в смысл слов, не отвлекайся.
Если немец близко и ведет сильный огонь, берешь из рук бойца винтовку, бьешь из нее, прикрывая молодого бойца, а он читает текст присяги. Прочтет, спросишь его:
— Все ясно? Вникнул в смысл слов? Если вникнул, подписывай. Вступаешь в ряды Красной Армии.
Боец подписывает, получает обратно винтовку, а ты ползешь дальше.
В одной роте так вот ползаю я, в другой — парторг, в третьей — комсорг.
Где-то меня засыпало землей — снаряд ахнул рядом. Откопали меня, и я ищу планшетку, текст присяги, а они у меня в руке.
Это было в самый разгар наступления, когда дивизия непрерывно подпирала полки и майор Шишков по нескольку раз в день передвигал вперед свой КП, чтобы не оказаться позади полковника Гудзя.
Когда я говорил с прибывшими в батальон молодыми, необстрелянными бойцами, я прежде всего предупреждал:
— Больше всего бойтесь испугаться.
На войне все дело в том, чтобы всегда думать, что хотя враг и силен и хитер, что хотя он ежеминутно ищет случая убить тебя, но ты все-таки и хитрее и сильнее его и если только не оплошаешь, то ты его убьешь, а не он тебя.
Я сам по-настоящему почувствовал себя на войне свободно только после того, как однажды в трудную минуту у меня возникла мысль: «А, так ты думаешь, фашистская гадина, что сейчас убьешь меня? Хорошо же, посмотрим, кто кого!»
Часто какой-нибудь маленький случай на фронте помнишь дольше, чем большой бой. Я расскажу об одном таком случае.
Как-то ночью, перед рассветом, я отправился в роту Перебейноса, которая занимала тогда оборону на фланге полка. Я пошел один, без ординарца. Сашка, полагавший, как всякий уважающий себя ординарец, что ничего не может быть позорнее, чем потерять своего командира хоть на полчаса, проспал мой уход. Я представлял себе, как он будет переживать это, но решил: если проспал, пусть помается, когда проснется, поищет меня.
Рота Перебейноса окопалась на опушке леса. Чтобы добраться туда, мне надо было пройти большое вспаханное поле в нескольких стах метрах от противника. Когда я вышел в поле, еще только чуть серело. Я предполагал, что успею проскочить открытое место до рассвета, но рассвело как-то неожиданно быстро, я был застигнут на полпути. Мне надо было пробежать еще метров двести-триста, когда наш снайпер, выстрелив из леса, разбудил немцев, и они подняли стрельбу по всему участку роты Перебейноса.
Капитан Перебейнос, как я уже говорил, по характеру своему был самым спокойным человеком из офицеров нашего полка, но на его участке всегда было беспокойнее, чем где-либо. Этот самый хладнокровный офицер был в то же время и самым драчливым. В других ротах тишина, а у Перебейноса всегда стрельба, всегда «драчка», как он выражался, и зачинщиком ее чаще всего был сам Перебейнос. Заляжет ночью со снайперской винтовкой и, чуть развиднеется, начнет щелкать фрицев. Иной по наивности думает: «Я первый не начну, и противник меня не тронет», а Перебейнос, наоборот, думал: «Все равно, подлец, ты начнешь, так уж лучше я первый тебя щелкну».