Мой старик снова захрапел. Впрочем, храпит он негромко, потому не мешает моим размышлениям. На тумбочке поблескивают его знаменитые золотые часы. Заиграли те самые тамбурины капель на листьях папоротника за дальней стеной – даже здесь их слышно. Пошел ночной дождь, как тогда. В ту ночь на кухне были обнаружены четыре окровавленных трупа – они друг друга перерезали и перестреляли, а у девочки, той, которая сестра, не было полголовы от выстрела в упор. Их трупы обнаружены, а вот мой сын – нет. Старик во сне повернулся от меня к стене. Что ж, мне так легче рассказывать. Двадцать лет назад мой сын с друзьями пошел на какую-то ненужную демонстрацию, из-а сущей ерунды, его там схватили, и больше я его не видела. Несколько лет я его искала, но потом устала, хоть и стыдно это признать. Сейчас ему было бы тридцать семь. Нет, я до сих пор верю, что он вернется, но разум давно мне сказал, что сына больше нет, и никогда его не вернуть. Возможно, старик знает, где он, но не признается ни за что. Да и ладно. Жизнь коротка. Сейчас допью остатки вина, задую свечу и лягу рядом с моим некогда дорогим гостем, а теперь просто моим стариком. Сколько нам осталось? Дни? Месяцы? Одно я знаю точно – солнца мне больше не увидеть – нам осталось только угасать, не в силах изменить всего того, что мы совершили.