Он отступил на шаг. Тетива заскрипела. Еще шаг. Луки натянулись до отказа.
Теперь Вильям очутился рядом с ослом.
– Стреляйте! – взвизгнула Нечестивая.
В то же мгновение Вильям пригнулся, ухватил осла за ногу и со всей силы дернул.
Нога животного отделилась от тела.
Что звучит чудовищно. Но вы будете рады узнать, что осел ничего не почувствовал. Он просто стоял, таращась на деревья.
Быстрый как молния Вильям замахал ослиной ногой. Стрелы попадали в плоть осла.
Изверги застыли как вкопанные. Осел захромал на трех ногах прочь и стал щипать траву на обочине.
Вильям занес четвертую ногу над головой и пошел на приступ.
Угрожая своим оружием. Оружием из плоти и кости.
В один миг он оказался среди врагов, размахивая ногой, точно чудовищной дубинкой. Он сбил ей крайнего лучника и швырнул его на двух других. Враги бросились на него, и вскоре все, что можно было разглядеть, – это груда шевелящихся тел, взлетающая над ними ослиная нога и брызги крови – ярко-алой, ослиной, и темно-алой, человеческой.
Наконец на тропе осталась стоять лишь одна Нечестивая.
Вильям вновь занес ногу над головой.
– Ну? – спросил он. – Что ты теперь скажешь?
Но Нечестивая не сказала ни слова. Она просто повернулась и бросилась бежать.
Так что Вильям остался стоять среди груды мертвых извергов, в одних лишь подштанниках с украшенным золотом поясом. Он огляделся, помолился за упокой душ убитых, подобрал заляпанные кровью кожаные мешки и, наконец, подошел к ослу. Он приставил ослиную ногу обратно на место, и та тут же приросла.
И вот Вильям пошел через лес Мальзербе, ведя за собою довольного осла, и так они и пошли дальше в Сен-Дени.
За столом воцаряется молчание.
Я говорю:
– Этого не могло быть.
Маленькая монашка пожимает плечами:
– Но так и было.
– Он забил их до смерти ослиной ногой?
– Я такого в жизни своей не слышала, – вставляет Мари.
Обернувшись к старому монаху, я пытаюсь справиться с нахлынувшим раздражением.
– Жером, ты божий человек. Как ты полагаешь, то, что сотворил Вильям, – чудо?
Жером пожимает плечами:
– А как это иначе назвать?
Тогда я осторожно спрашиваю:
– Не хочешь ли ты сказать, что он – святой?
Жером теребит свою белую бороду.
– Ну, чтобы быть святым, потребно всю жизнь творить чудеса, – говорит он. – К тому же все определяет смерть.
– Да, – отвечаю я, – верно.
– Так что узнаем, так ли это, когда он умрет, полагаю, – заключает Жером, – если король свершит все, что задумал, то мы увидим это довольно скоро.
Трактирщик кладет ладони на худые плечи Жерома и возглашает, что он безвозмездно обнесет всех элем.
– Есть ведь еще и третий ребенок, мальчик, – говорю я, – кто-нибудь что-нибудь знает о нем?
От соседнего стола поднимается крепкий мужчина с тяжелой челюстью и огромными ручищами. У него темная вьющаяся борода. Он подходит к нам.
– Третий ребенок, говорите? Его зовут Якоб.
– Ты его знаешь?
– С чего бы нет? Разве не рос он вместе с нами? Разве не спас мою жизнь неделю назад? Да, знаю.
– Как тебя зовут?
– Арон. Я мясник в Ножан-сюр-Уаз. В еврейской части города.
– Пожалуйста, – говорю я, – расскажи нам о мальчике.
И он рассказывает.
Глава 6
Рассказ мясника
Сначала обрисуем обстановку. Мы в маленьком домике, где живут Батшеба и Мойше и их сын Якоб. Тот, которого так разыскивают.
Так вот что я должен сказать о Якобе. Вообще-то его почти все сторонятся. Он очень мягкий. Очень вежливый. Но он немного странный. Ему, думаю, легче держать себя со взрослыми, чем с другими детьми. Так или иначе…
Так, кто у нас еще? Ну, во-первых, я сам. Потом, рабби Исаак. И молодой отец по имени Леви со своим маленьким сыном.
Леви не по себе. С его малышом, всего пяти лет от роду, не все в порядке. Вот почему мы все здесь собрались. Чтобы попробовать ему помочь.
Леви стоит, переминаясь с пятки на носок.
– Он делает так уже несколько месяцев. Я не понимаю почему. Его мать не понимает почему. Ее мать не понимает почему, а уж ей-то известно все.
Потом это происходит.
Малыш, сын Леви, изо всех сил зажмуривает глаза, а потом широко распахивает их, словно всматривается в иной мир.
– Вот! – кричит его отец. – Он опять это делает.
Мы смотрим, и, должен признать, это выглядит так странно, так… неестественно… что нам становится страшно.
– Он часто так делает? – спрашиваю я.
– Постоянно, – отвечает его отец.
Рабби Исаак жует край своей бороды.
– Страшно сказать, – говорит рабби, – но он может быть одержим.