Тем временем сумерки сменились ночным мраком. Перед нами Лишь поблескивал снег, которым теперь стало заметать и нашу дорогу. Вскоре ее нельзя было разобрать. Мы уже ехали наугад. Напрягая все свое внимание, я пытался сохранить направление. «На север, все время на север», — думал я механически. А лошади продолжали нестись вперед, будто были наделены неземными силами. Но постепенно и они ослабели. Снег громоздился все выше, лошади стали проваливаться. Не было видно ни деревни, ни дома, ни других каких-либо признаков жилья. «Боже мой, если нам придется остановиться здесь, в этой глуши? Тогда мы погибли!» И я, наклонясь вперед, снова закричал, подбадривая коней, и снова стал стегать их кнутом…
Внезапно сбоку от нас, мерцая сквозь снег и мглу, выплыл огонек — знак человеческого жилья.
«Василий, — прокричал я, — ты видишь свет?»
«Да, барин!» — услышал я, словно издалека, ответ татарина, сидевшего позади меня.
Неожиданно плотный ком снега ударил меня в лоб. Я закрыл глаза. Когда через несколько секунд я их снова открыл, то, к своему ужасу, уже не увидел обнадеживающего света. У меня вдруг начала болеть голова, и глаза вновь оказались во власти недуга, который часто одолевал меня в последние дни. Но я не имел права поддаваться сейчас этой слабости. Нужно было направить лошадей туда, где я раньше заметил свет. Я начал молиться как ребенок. А затем, чувствуя, что на глазах у меня выступают слезы, стал проклинать в безудержной ярости и нахлынувшей ненависти этого мерзавца Ранина, по милости которого я оказался в таком бедственном положении.
Постепенно от изнеможения меня стало охватывать безразличие. Я уже не отдавал себе отчета в том, что мои руки еще продолжали сжимать поводья. И то, что мы пока продолжали ехать, было подобно чуду.
И тут — не знаю, как передать охвативший меня тогда восторг, — снова блеснул свет, еще ближе, чем прежде, как мне показалось, однако не в том направлении, которого мы пытались придерживаться. Я направил было лошадей в сторону, влево — но что это?! Впереди, между лошадьми, что-то стало вспыхивать и мерцать. Между их шеями, поднимаясь снизу, стал расти какой-то светящийся конус. И в этом ярком конусе сформировалось или поднялось с земли нечто, стоящее прямо между скрещенными поводьями; оно становилось все больше и отчетливее — это была прозрачная и призрачная фигура какого-то человека, старика.
Представьте себе это, господа! Человек бежал. Он бежал в ногу с лошадьми, с противоестественной уверенностью, спиной вперед, и, казалось, на каждом шагу, на каждом прыжке что-то кричал, приказывал, так как его рот равномерно открывался вместе с жуткими, угрожающе поднятыми на меня глазами, и тогда были видны два отвратительных, похожих на звериные, клыка.
Неожиданно он поднял руки и стал хвататься скрюченными пальцами за удила, за ноздри лошадей. Животные с диким ржанием бешено вздыбились. Я хотел что-нибудь крикнуть этому призраку, но слова застряли у меня в глотке. Я мог лишь смотреть на него в безмолвном ужасе. На какое-то мгновение кони, вздыбившись, замерли, потом дернули сани вперед и опустились на передние ноги. В приступе ярости и отчаяния я принялся стегать их кнутом. Мы снова понеслись дальше. Призрачный свет померк, и демоническая фигура, казалось, исчезла, растворилась среди снега и ветра, а там вдали сквозь непогоду мерцал фонарь спасительного убежища, теперь уже ближе и ярче. Но боже мой! Между шеями лошадей снова появился светящийся конус, старик опять был здесь, он никуда не исчез, он все еще бежал впереди лошадей — и теперь я уже знал: он хотел задержать меня, не дать мне доехать до цели. Старик опять поднял руки, опять схватил за удила фыркавших рысаков. И снова они встали на дыбы, еще с большим неистовством, чем в первый раз. На отвратительном, искаженном злобой лице демона, казалось, промелькнула дикая усмешка. Нечеловеческим усилием удерживал он рвущихся лошадей, поворачивая их головы назад все больше и больше…
«Сгинь, нечистая сила! — прокричал я, превозмогая сковывавшую мое горло судорогу. — Во имя господа нашего, Христа, — сгинь, сатана!»
Казалось, он услышал мое заклинание. Лошади опустили передние ноги на землю. Призрачный свет снова исчез, а вместе с ним и призрак. Я вздохнул с облегчением и принялся погонять лошадей, подбадривая их громкими криками. Они тронулись с места, и мы поехали вперед. «Спасены», — подумал я. Но нет же, нет! В следующее мгновение я увидел его в третий раз, теперь старик на бегу согнулся, подлез под поводья и проскользнул, скрючившись, между телами лошадей; здесь он выпрямился во весь рост — казалось, он хотел сбросить меня с облучка. Я быстро поднялся. Натянув поводья и нагнувшись вперед, я взял кнут другой стороной и несколько раз с бешеной силой ударил обитой железом ручкой по ухмыляющемуся, оскалившемуся дьявольскому лицу, по этим широко раскрытым глазам…
Потом я откинулся назад — и потерял сознание.
Когда я снова пришел в себя, сани стояли перед небольшим одноэтажным домом. Над приоткрытой дверью болтался, мигая, маленький фонарь. Я услышал чей-то голос. Кто-то подошел к саням и поздоровался со мной.
«Где мы? — спросил я. — Что случилось?»
«Заходите в дом, барин, это трактир „Вечерняя звезда“, — пригласил меня слуга, подобострастно кланяясь.
„Вечерняя звезда“, — пробормотал я растерянно. — Значит, я у цели, ведь мое поместье где-то поблизости… Слава тебе, господи!.. Я — князь Ниглинский, мы заблудились в метели».
Я вылез из саней и как во сне прошел через дверь в трактир. Слуга поддерживал меня.
«Тут еще нет света, — пожаловался он. — Придется вашему сиятельству простить нас и посидеть немного в темноте, пока я не принесу лампу».
Мы вошли в общий зал. Мой проводник помог мне освободиться от шубы и занять место на скамье у окна. Смертельная усталость одолела меня. Тут я вспомнил о Василии и приказал слуге, который озабоченно стоял рядом со мной, позвать того в дом. Он поклонился и вышел.
Через некоторое время Василий, шатаясь, вошел в комнату. По-видимому, он только что пробудился от глубокого сна. Тяжело, как куль, свалившись на лавку, он немного поворочался и захрапел.