— Не пугайтесь, — сказал дух голосом глухим и гулким, как колокол, — остров полон звуков — и шелеста, и шепота, и пенья; они приятны, нет от них вреда[182].
Виктория беззвучно шевелила губами. Нельсон свободной рукой закрыл глаза.
— О Господи, — прошептал он. — Я и впрямь в аду!
Вита-Робин и Робин-Вита заплясали вокруг фигуры в голубоватом свете, выкидывая коленца и поводя плечами. Витины груди подпрыгивали, Робинов член раскачивался в ритме танца. Молоток большого колокола медленно возносился для нового удара.
— Духи, — пропела Вита, — всякий пол принять способны или оба вместе — так вещество их чисто и легко.
— Ни оболочкой не отягчено, — пропел Робин, — ни плотью, ни громоздким костяком.
Потом, в унисон:
— Но, проявляясь в обликах любых, — пропели они, — прозрачных, плотных, светлых или темных, затеи могут воплощать свои воздушные![183]
Стоя между ними, дух приосанился, как конферансье.
Большой колокол ударил во второй раз.
— Водворяясь в теле, — сказал дух, — мы устранены от Господа[184].
Дух ударил в ладоши и отступил назад. Вита и Робин стремительно понеслись друг на друга и в последний миг подпрыгнули в воздух. Как раз когда часы ударили в третий раз, они столкнулись под самым механизмом, однако не отлетели в разные стороны и не грохнулись на пол а как будто вошли друг в друга, извиваясь под единой кожей, словно двое дерущихся в мешке. Долгое жуткое мгновение кожаная оболочка бугрилась, топорщилась, шла складками, потом с двух сторон единой головы выглянули их лица, и они раздулись в бублик, соединенные в плечах и бедрах, с торчащими наружу руками, ногами и гениталиями. Это была чудовищно неустойчивая конструкция, кое-как сляпанный алхимический змей, глотающий свой хвост. Существо неловко утвердилось на Витиных ногах, словно женщина с тяжелым грузом на спине.
— Когда же в таком случае, — сказало Витино лицо, — душа приходит в соприкосновение с истиной? Ведь, принимаясь исследовать что бы то ни было совместно с телом, она — как это ясно — всякий раз обманывается по вине тела.
Часы пробили четыре.
— Верно, — сказало лицо Робина. Он беспомощно дрыгал руками и ногами, как перевернутый жук.
Дух подошел сзади и сунул бледное лицо в отверстие посреди чудища, словно подглядывая за Нельсоном и Викторией, сжавшимися у стены. Он взялся длинными пальцами за внутреннюю сторону бублика и перекатил сдвоенное существо в сторону Робинова лица. Вита откинулась назад, руками хватаясь за воздух.
— И лучше всего мыслит она, — выговорила Вита, часто переводя дыхание, — конечно, когда, распростившись с телом, останется одна или почти одна и устремится к подлинному бытию.
— Так и есть, — просопел Робин, гулко приземляясь на ноги. Он по инерции пробежал несколько шагов.
Часы пробили пять.
— Значит, — вскричала Вита, бешено молотя ногами по воздуху, — и тут душа философа решительно презирает тело и бежит от него, стараясь остаться наедине с собой?
— Все, что ты говоришь, — простонал Робин, шатаясь под их общим весом, — совершенно верно.
Часы пробили шесть.
Дух внезапно прыгнул в дыру и, согнувшись в три погибели, побежал на месте, как белка в колесе. С общим воплем отчаяния бублик Вита-Робин грузно покатился по комнате, шлепая по доскам.
— В самом деле, тело не только доставляет нам тысячи хлопот! — крикнуло одно из лиц.
— Но вдобавок подвержено недугам, любой из которых мешает нам улавливать бытие! — крикнуло другое.
Они дергали руками и ногами, кривились от боли, бились головами, вопили, когда их груди и гениталии шмякались о доски.
— Тело наполняет нас желаниями!
— Страстями!
— Страхами!
— Массою всевозможных вздорных призраков!
Тем временем дух все быстрее и быстрее бежал в крутящемся колесе, а оно катилось все стремительнее, по расширяющейся спирали, накренясь внутрь, грохоча, как мельничный ворот.
— А кто виновник войн?
— Мятежей?
— И битв?
— Как не тело!
— И его страсти!
Колесо катилось так быстро, что сливалось перед глазами. Нельсона и Викторию обдавало ветром всякий раз, как оно прокатывало мимо, с каждым разом все ближе и ближе. Бегущий дух тоже расплылся в мерцающую вспышку.
Часы пробили семь.
— Прекратите! — закричала Виктория. — Прекратите!
— Мамочка! — вскрикнул Нельсон и зарылся лицом в ее шею.
Колесо прокатилось совсем рядом, едва не задев их.
— Достигнуть чистого знания чего бы то ни было, — взвыло колесо уже непонятно чьим голосом, — мы не можем иначе как отрешившись от тела![185]
И тут, так же внезапно, как впрыгнул, дух выпрыгнул из бублика, и колесо, теряя обороты, принялось выписывать под механизмом пьяные сужающиеся круги, пока, точно с восьмым ударом колокола не рухнуло с грохотом и не развалилось. Дух наклонился сперва над Витой, потянул ее за локоть — она, пошатываясь, сделала несколько шагов, — потом рывком поставил на ноги Робина.
Виктория слезла у Нельсона с колен и попыталась выйти на середину комнаты, но Нельсон не мог подняться, поэтому она подалась вперед, насколько позволяли наручники, и, потрясая кулаком, обратилась к трио под часовым механизмом.
— Кто вы? — выкрикнула она дрожащим голосом. — Кто вы?
— Что вы? — прошептал Нельсон.
— Я — никто, — проговорила Вита, ошалело моргая. — Скажи, ты кто?[186]
— Может быть, и ты никто, — сказал Робин, протирая глаза, — не жена, не дева, не вдова[187].
— Я нынче все сыновья и дочери отца[188], — ответила Вита чуть более уверенно.
— Ты дьявол! — выкрикнул Робин, почти не шатаясь. — Вид женщины тебе защитой служит[189].
— Природа срамных частей мужа строптива и своевольна, — бросила Вита, уперев руки в бока, — словно зверь, неподвластный рассудку, и под стрекалом непереносимого вожделения способна на все…[190]
Колокол пробил девять. Комната задрожала от гула. Дух щелкнул пальцами.
— Как безумен род людской![191] — сказал он.
Все трое — Робин, Вита и дух — стояли теперь по углам приблизительно равностороннего треугольника. Робин и Вита резко чернели на фоне светлого циферблата, в абрисе духа было что-то неуловимо зыбкое.
— Да, но как насчет тела, Вита? — спросил дух.
— Не можем ли мы сказать, — начала Вита с отзвуком прежней дрожи в голосе, — что радикальная полисемия тела, его слежавшаяся материальность?…
— Говори по-человечески! — возмутился Робин. — Я и половины этих слов не знаю! Да и сама ты, по-моему, их не понимаешь[192].
Дух хлопнул в ладоши, как школьный учитель. В тот же миг часы пробили десять, и оба замолчали.
— Как насчет тела, Вита? — спросил он и оторвал себе ногу.
— Как насчет ног, милок? — сказал он, бросая ногу Вите.
В тот же миг Вита отбросила волосы и потянула себя за ухо.
— Как насчет уха, Тюха? — сказала она, ловя ногу и одновременно бросая ухо Робину.
— Как насчет хера, Лера? — Робин оторвал член с яйцами и одной рукой бросил их духу, в то же время поймав Витину мочку.
— Как насчет колена, Лена? — крикнул дух.
— Как насчет века, Жека? — сказала Вита.
— Как насчет зада, Ада? — сказал Робин.
Виктория, раскрыв от изумления рот, осела на колени, дав наконец Нельсону возможность опустить руку. Под часовым механизмом, черные на фоне сияющего циферблата, три фигуры перекидывались частями тела в трех направлениях. Поначалу Нельсон еще различал отдельные детали — локоть, нос, трепещущее легкое, — но фигуры жонглировали все быстрее, так что каждая все больше напоминала рисунок в анатомическом атласе. От Виты остались глазное яблоко и сетка нервных волокон, у Робина между ключицами и щиколотками подрагивали кишечник и одна почка. Однако голоса продолжали звучать из воздуха.
183
192