They bought a regular collection of copper saucepans, which we set in a row on the shelf in our cold, empty kitchen.
Привезли целое семейство медных кастрюлей, которые мы поставили рядком на полке в нашей пустой холодной кухне.
As we were unpacking the tea service Polya's eyes gleamed, and she looked at me two or three times with hatred and fear that I, not she, would be the first to steal one of these charming cups.
Когда мы разворачивали чайный сервиз, то у Поли разгорелись глаза, и она раза три взглянула на меня с ненавистью и со страхом, что, быть может, не она, а я первый украду одну из этих грациозных чашечек.
A lady's writing-table, very expensive and inconvenient, came too.
Привезли дамский письменный стол, очень дорогой, но неудобный.
It was evident that Zinaida Fyodorovna contemplated settling with us for good, and meant to make the flat her home.
Очевидно, Зинаида Федоровна имела намерение засесть у нас крепко, по-хозяйски.
She came back with Orlov between nine and ten.
Вернулась она с Орловым часу в десятом.
Full of proud consciousness that she had done something bold and out of the common, passionately in love, and, as she imagined, passionately loved, exhausted, looking forward to a sweet sound sleep, Zinaida Fyodorovna was revelling in her new life.
Полная горделивого сознания, что ею совершено что-то смелое и необыкновенное, страстно любящая и, как казалось ей, страстно любимая, томная, предвкушающая крепкий и счастливый сон, Зинаида Федоровна упивалась новою жизнью.
She squeezed her hands together in the excess of her joy, declared that everything was delightful, and swore that she would love Orlov for ever; and these vows, and the naive, almost childish confidence that she too was deeply loved and would be loved forever, made her at least five years younger.
От избытка счастья она крепко сжимала себе руки, уверяла, что все прекрасно, и клялась, что будет любить вечно, и эти клятвы и наивная, почти детская уверенность, что ее тоже крепко любят и будут любить вечно, молодили ее лет на пять.
She talked charming nonsense and laughed at herself.
Она говорила милый вздор и смеялась над собой.
"There's no other blessing greater than freedom!" she said, forcing herself to say something serious and edifying. "How absurd it is when you think of it!
-- Нет выше блага, как свобода! -- говорила она, заставляя себя сказать что-нибудь серьезное и значительное. -- Ведь какая, подумаешь, нелепость!
We attach no value to our own opinion even when it is wise, but tremble before the opinion of all sorts of stupid people.
Мы не даем никакой цены своему собственному мнению, даже если оно умно, но дрожим перед мнением разных глупцов.
Up to the last minute I was afraid of what other people would say, but as soon as I followed my own instinct and made up my mind to go my own way, my eyes were opened, I overcame my silly fears, and now I am happy and wish every one could be as happy!"
Я боялась чужого мнения до последней минуты, но как только послушалась самоё себя и решила жить по-своему, глаза у меня открылись, я победила свой глупый страх и теперь счастлива и всем желаю такого счастья.
But her thoughts immediately took another turn, and she began talking of another flat, of wallpapers, horses, a trip to Switzerland and Italy.
Но тотчас же порядок мыслей у нее обрывался и она говорила о новой квартире, об обоях, лошадях, о путешествии в Швейцарию и Италию.
Orlov was tired by the restaurants and the shops, and was still suffering from the same uneasiness that I had noticed in the morning.
Орлов же был утомлен поездкой по ресторанам и магазинам и продолжал испытывать то смущение перед самим собой, какое я заметил у него утром.
He smiled, but more from politeness than pleasure, and when she spoke of anything seriously, he agreed ironically:
Он улыбался, но больше из вежливости, чем от удовольствия, и когда она говорила о чем-нибудь серьезно, то он иронически соглашался:
"Oh, yes."
"О, да!"
"Stepan, make haste and find us a good cook," she said to me.
-- Степан, найдите поскорее хорошего повара, -обратилась она ко мне.
"There's no need to be in a hurry over the kitchen arrangements," said Orlov, looking at me coldly. "We must first move into another flat."
-- Не следует торопиться с кухней, -- сказал Орлов, холодно поглядев на меня. -- Надо сначала перебраться на новую квартиру.
We had never had cooking done at home nor kept horses, because, as he said, "he did not like disorder about him," and only put up with having Polya and me in his flat from necessity.
Он никогда не держал у себя ни кухни, ни лошадей, потому что, как выражался, не любил "заводить у себя нечистоту", и меня и Полю терпел в своей квартире только по необходимости.
The so-called domestic hearth with its everyday joys and its petty cares offended his taste as vulgarity; to be with child, or to have children and talk about them, was bad form, like a petty bourgeois.
Так называемый семейный очаг с его обыкновенными радостями и дрязгами оскорблял его вкусы, как пошлость; быть беременной или иметь детей и говорить о них -- это дурной тон, мещанство.
And I began to feel very curious to see how these two creatures would get on together in one flat -- she, domestic and home-loving with her copper saucepans and her dreams of a good cook and horses; and he, fond of saying to his friends that a decent and orderly man's flat ought, like a warship, to have nothing in it superfluous -- no women, no children, no rags, no kitchen utensils.