Выбрать главу
As a rule he did not notice my presence, and when he talked to me there was no expression of irony on his face--he evidently did not look upon me as a human being. Обыкновенно он не замечал моего присутствия, и когда говорил со мною, то на лице у него не было иронического выражения, -- очевидно, не считал меня человеком.
I only once saw him angry. Только один раз я видел его сердитым.
One day--it was a week after I had entered his service--he came back from some dinner at nine o'clock; his face looked ill-humoured and exhausted. Однажды -- это было через неделю после того, как я поступил к нему, -- он вернулся с какого-то обеда часов в девять; лицо у него было капризное, утомленное.
When I followed him into his study to light the candles, he said to me: Когда я шел за ним в кабинет, чтобы зажечь там свечи, он сказал мне:
"There's a nasty smell in the flat." -- У нас в комнатах чем-то воняет.
"No, the air is fresh," I answered. -- Нет, воздух чист, -- ответил я.
"I tell you, there's a bad smell," he answered irritably. -- А я тебе говорю, что воняет, -- повторил он раздраженно.
"I open the movable panes every day." -- Я каждый день отворяю форточки.
"Don't argue, blockhead!" he shouted. -- Не рассуждай, болван! -- крикнул он.
I was offended, and was on the point of answering, and goodness knows how it would have ended if Polya, who knew her master better than I did, had not intervened. Я обиделся и хотел возражать, и бог знает, чем бы это кончилось, если бы не вмешалась Поля, знавшая своего барина лучше, чем я.
"There really is a disagreeable smell," she said, raising her eyebrows. "What can it be from? -- В самом деле, какой дурной запах! -- сказала она, поднимая брови. -- Откуда бы это?
Stepan, open the pane in the drawing-room, and light the fire." Степан, отвори в гостиной форточки и затопи камин.
With much bustle and many exclamations, she went through all the rooms, rustling her skirts and squeezing the sprayer with a hissing sound. Она заахала, засуетилась и пошла ходить по всем комнатам, шурша своими юбками и шипя в пульверизатор.
And Orlov was still out of humour; he was obviously restraining himself not to vent his ill-temper aloud. He was sitting at the table and rapidly writing a letter. А Орлов все был не в духе; он, видимо, сдерживая себя, чтобы не сердиться громко, сидел за столом и быстро писал письмо.
After writing a few lines he snorted angrily and tore it up, then he began writing again. Написавши несколько строк, он сердито фыркнул и порвал письмо, потом начал снова писать.
"Damn them all!" he muttered. "They expect me to have an abnormal memory!" -- Чёрт их возьми! -- пробормотал он. -- Хотят, чтоб я имел чудовищную память!
At last the letter was written; he got up from the table and said, turning to me: Наконец письмо было написано; он встал из-за стола и сказал, обращаясь ко мне:
"Go to Znamensky Street and deliver this letter to Zinaida Fyodorovna Krasnovsky in person. -- Ты поедешь на Знаменскую и отдашь это письмо Зинаиде Федоровне Красновской в собственные руки.
But first ask the porter whether her husband -- that is, Mr. Krasnovsky -- has returned yet. Но сначала спроси у швейцара, не вернулся ли муж, то есть господин Красновский.
If he has returned, don't deliver the letter, but come back. Если он вернулся, то письма не отдавай и поезжай назад.
Wait a minute! . . . Постой!..
If she asks whether I have any one here, tell her that there have been two gentlemen here since eight o'clock, writing something." В случае, если она спросит, есть ли кто-нибудь у меня, то ты скажешь ей, что с восьми часов у меня сидят два каких-то господина и что-то пишут.
I drove to Znamensky Street. Я поехал на Знаменскую.
The porter told me that Mr. Krasnovsky had not yet come in, and I made my way up to the third storey. Швейцар сказал мне, что господин Красновский еще не вернулись, и я отправился на третий этаж.
The door was opened by a tall, stout, drab-coloured flunkey with black whiskers, who in a sleepy, churlish, and apathetic voice, such as only flunkeys use in addressing other flunkeys, asked me what I wanted. Мне отворил дверь высокий, толстый, бурый лакей с черными бакенами и сонно, вяло и грубо, как только лакей может разговаривать с лакеем, спросил меня, что мне нужно.
Before I had time to answer, a lady dressed in black came hurriedly into the hall. Не успел я ответить, как в переднюю из залы быстро вошла дама в черном платье.
She screwed up her eyes and looked at me. Она прищурила на меня глаза.
"Is Zinaida Fyodorovna at home?" I asked. -- Зинаида Федоровна дома? -- спросил я.
"That is me," said the lady. -- Это я, -- сказала дама.
"A letter from Georgy Ivanitch." -- Письмо от Георгия Иваныча.
She tore the letter open impatiently, and holding it in both hands, so that I saw her sparkling diamond rings, she began reading. Она нетерпеливо распечатала письмо и, держа его в обеих руках и показывая мне свои кольца с брильянтами, стала читать.