— И ваше мнение не совпадает с моим?
Хьювит уклонился от ответа.
— Вы ведь книгу не только ребятам, но и девочкам рекомендуете?
— Да. Девочкам известно не меньше, а то и больше о теневых сторонах жизни.
— М — да, — трубка Хьювита затухла, он потянулся к большой коробке спичек.
— Мне звонил один родитель. Звоночек серьезный. Он очень огорчен. Прислал ко мне с этой книжицей дочку. Жалуется, что меньше всего ожидал, что подобная пакость проникнет в его дом через школу, да чтоб еще по наущению учителя… Это выше его разумения…
— История древняя, как сами книги, — вздохнул я. — В суд таскали Лоуренса. Даже Гарди шишек перепало.
— Я отнюдь — ни на секунду — не настаиваю на запрете писателю высказываться. Я лишь хочу, чтобы вы серьезно взвешивали, какая литература пригодна для какого возраста, взвешивали свои рекомендации. Ведь ваша рекомендация — санкция школы.
— Но я все взвесил. Я не намеревался просто сунуть ребятам занимательную книжонку — берите, мол, развлекайтесь. У нас в классе состоялось обсуждение глубинного смысла произведения.
— И в ходе обсуждения не возникало ни малейшей неловкости?
— Нет. Ребята у меня есть очень смышленые и восприимчивые. Не моя вина, если они стыдятся откровенно раскрывать родителям то, что мы спокойно обсуждаем вместе в классе. Нельзя отгораживать наших подростков от жизни.
— Но есть ли необходимость так беспощадно — прямо‑таки в лошадиных дозах — обрушивать ее на ребят? — Хьювит немножко помолчал. — Гордон, чтение этой книги столь уж важно для них?
— Ну не вопрос, конечно, жизни и смерти. В программе она не значится, хотя если в ней имеются качества, которые усматриваю я, то, может, наступит время, и ее включат.
— Вы серьезно?
— За последнее десятилетие многое изменилось. Оснований полагать, что следующие десять пойдут по — другому — нет.
— Считаете, нет? — Хьювит навалился локтями на стол, трубку он обеими руками держал у лица, испытующе глядя на меня. — Ну а если маятник качнется в другую сторону? Что, если эта мелочь спровоцирует ответную реакцию, и мы утратим большую часть наших завоеваний?
— Да ну, что вы…
— Нет, Гордон, я серьезно. Нас сочтут людьми безответственными — ставим под угрозу наши победы. Сами же сказали: книжка — не вопрос жизни и смерти.
— Но теперь это вопрос принципа.
— Не понял?
— Мое суждение, зрелое, взвешенное, оспаривается, Как я понял, всего одним родителем?
— Одного хватит за глаза. На мой взгляд, — допуская, что кто‑то и не согласится с его позицией, — доводы весьма доказательны.
— Не требует ли он моей головы на блюде?
— Ай бросьте, Гордон! Так вопрос вообще не стоит… Вы знаете, как я доверяю вашей квалификации. Между прочим, не подумывали вы о том, чтоб подать заявление на должность инспектора по английской словесности? Том Нунэн уходит.
— Я не в курсе, что он уходит.
— Пока не всем известно. Как смотрите на этот пост?
— Надо подумать.
— Ну вот, значит, у вас имеется время оценить обстановку, пока еще о вакансии не объявлено официально.
— Э… вы не пытаетесь выпихнуть меня из школы?
Хьювит хохотнул.
— Только — только подумал, чего ради я подталкиваю одного из лучших моих учителей покинуть нас. Но я хочу, чтоб люди продвигались, реализовали свои возможности максимально.
— Хотя моим суждениям и не доверяют?
— Да ну, Гордон, все мы не без греха, — свеликодушничал Хьювит. — Все нормально, только б удалось загасить пожар в зародыше. Самое разлюбезное дело — достигнуть полюбовного соглашения в стенах школы. Обойдемся без посторонних.
— Вы желаете, чтоб я забрал у ребят книгу?
Хьювит рывком поднялся. Он подошел к тому окну, что побольше, и выглянул, точно рассчитывая кого‑то увидеть. Потом повернулся и прошествовал обратно к столу.
— А родитель заявил вот что… — медля садиться, произнес он.
— Простите, что перебиваю, но как все‑таки его фамилия?
— Беллами.
— Одри Беллами — одна из самых способных моих учениц.
— Рад слышать. Уверен, что образование девочки не потерпело бы невосполнимого ущерба, если б она не познакомилась с содержанием именно этой книжки.
— Но она в грош не будет ставить наш авторитет, если ее папочке только и понадобилось — снять трубку.
— Так вот, Гордон, Беллами сказал, что, если мы заберем у школьников книгу, он с удовольствием предаст все забвению.
— А если нет?
— Если нет, то у меня очень серьезные опасения, что он сочтет своим святым долгом обратиться к органам просвещения. Тогда за нас примутся местные газеты. И на школу двинут войной скопища филистимлян. Ну? И сомневаюсь, что история кончится тогда одной книжицей. Нет, уж если страсти разгорятся, поди попробуй остуди.