Свернув на школьную дорогу, я увидел впереди в гуще ребятишек Люси Броунинг. Удивительно, как это ее еще не облепили ученики. Я нагнал ее и, притормозив, окликнул. Люси наклонилась к окошку машины.
— Теперь вроде бы и садиться‑то нет смысла…
— Прыгай давай, — пригласил я, — сэкономить пяток минут никогда не лишне.
— Да уж поутру я всегда найду, куда пять минуток пристроить, — усаживаясь, согласилась она. — А уж сегодня — накладки сплошные. Один автобус набит битком, другой опоздал. Я должна бы прийти еще двадцать минут назад.
— А машина где же?
— На приколе. В который раз! За последний год я целое состояние угрохала на ее ремонт. Похоже, надо смириться, что старушка годится только на смятку.
Я улыбнулся. Жаргонных словечек Люси нахваталась от покойного мужа. Он был на десять лет старше ее и воевал во вторую мировую. Как‑то на педсовете она назвала замшевые туфли «корочками». Хьювит тогда только глазами захлопал.
— То ли дело твоя симпатичненькая букашечка, а?
— Надежна, экономична и не требует кучи денег на обслуживание.
— Придется очаровать управляющего банком.
— Ты уж наверняка и так вусмерть его очаровала.
— А в наши дни только такие методы в ходу.
— Да я не про то.
— Да уж, понятно, нет. Льстишь мне. С серой да холодной утренней зари.
Хотя машина еле ползла, все‑таки пришлось затормозить: у самых ворот из‑за группки старшеклассников вырулил наперерез велосипедист. Тормозя, я выбросил левую руку в сторону, упершись в упругую грудь Люси. Она ведь сидела без привязного ремня, и ее бросило вперед. Приспустив стекло, я рявкнул вслед лихачу:
— Эй ты, щенок!.. Останавливаться и не думает! — выходил я из себя.
Велосипедист исчез из виду, прошив толпу на дорожке.
— Здесь положено вести велосипед за руль, а не ездить. А этот наглец даже остановиться не соблаговолил, чтоб ему всыпали. Не знаешь его?
— Нет.
— Я тоже. Он в безопасности.
— Да ну, Гордон! Подумаешь, преступление!
— Согласен. Но ведь им на руку, что школа такая огромная. Нарушителю исчезнуть в толпе — пустяк! И этот нахал великолепно это знает!
Ползя со скоростью пять миль в час, я завернул на стоянку.
— А как жена? — открывая дверцу, спросила Люси.
— Переутомление. Врач прописал ей слабый транквилизатор.
Она подождала меня: я захватил с заднего сиденья папку, плащ и запер дверцу.
— Слыхала, у тебя раздоры с Великим Белым Вождем, — заметила Люси, когда мы двинулись к школе.
— О?
— По проблеме чтения — пригодного и непригодного для юных впечатлительных умов.
— Черт подери! Любопытно, каким это образом слухи просочились сквозь закрытую дверь его кабинета.
— Ты же отобрал ту книгу. Ребята не дураки, соображают, что к чему.
— Но они же не у тебя в классе!
— У меня учатся их братишки, сестренки, дружки. Уж не воображаешь ли ты, что книга побывала в руках только тех, кому предназначалась? Книжечка‑то препикантная. Некоторые мои ребятишки приобрели себе и собственный экземпляр!
— Ну и что! Пришли в книжный магазин с законными платежными средствами и извлекли с полки.
— И притащили домой. А когда родители возмутились, то им в ответ: дескать, это в школе велели прочесть.
— О, господи, Люси! Хоть ты‑то не начинай!
— Я всего только выстраиваю беспощадную логику жизни.
— На это замахивался и я, давая им книгу.
— Методы методам рознь…
— И мой — ошибочный? — Я подождал. — Так?
— По — моему, при всем моем уважении все‑таки в данном конкретном случае ты со своим энтузиазмом дал маху.
— Люси, у наших ребят совершеннолетие на носу. Они вот — вот смогут жениться и не спрашивая на то разрешения. Их уже можно будет забирать на войну.
— Одного из моих, например, в особый восторг привела пакостная сцена изнасилования, — продолжала Люси. — Он притворился, будто возмущен ужасно, но глазки у него маслились и, несмотря на все его старания, в голосе проскальзывал восторг.
— Значит, это просто извращенец. Из него, видать, получится ревностный служака тайной полиции.
— Но, Гордон, оберегать нам следует в первую очередь самых нестойких.
— Зная, что таковые есть, мы, столкнувшись с ними, сумеем искуснее их перевоспитать.
— Про жизнь многое узнается не из книг.