— Ему сломали ногу?
— Да. Он, правда, сказал, что, может, все‑таки не сломали. Умудрился согнуть чуточку в колене, но видно было — это доставляет ему нестерпимые муки. Утром я хотела вызвать врача и полицию. Он запретил. Сказал, что не желает видеть тут чужих. Пресса, мол, спляшет на моих костях, стоит им пронюхать, что я находилась с ним одна. Без твоего ведома, — обняв колени, она припала к ним щекой, слегка раскачиваясь. — А как ты узнал?
— Немножко детективных изысканий. Давай дальше…
— Ну, утром я усадила его в машину и повезла в бакстонскую больницу. Его осмотрели и посоветовали везти в Честерфилд.
— Он там?
— Да. А канители сколько! Пока дождались очереди, потом возила его из больницы в больницу, потом они торговались, принимать его, не принимать, да есть ли у них места… и все время он едва создание не терял. Мне ужасно не хотелось ехать сюда одной, но кому‑то надо перевезти вещи.
Я присел ступенькой ниже и закурил сигару, ту, что купил у Уэлсов. Пережидал очередной приступ плача Эйлины.
— Все‑таки поднапрягись и растолкуй, зачем ты сюда прикатила? — Она молчала. — Как сюда добиралась?
— Бонни вчера позвонил. Сообщил, где он. Интересовался, хорошо ли я себя чувствую. Я сказала, что приеду. Села на шеффилдский автобус, в Шеффилде пересела на честерфилдский, а там он меня встретил на машине.
— Эйлина, ты влюблена в Бонни? — Я подождал. — Ты больше не любишь меня?
Она все молчала. Я встал, шагнул мимо нее, прошелся по площадке. Дверь в спальню была открыта. Я вошел. Широкая кровать, застланная одеялом. Поперек брошено пальто Эйлины, рядом притулился чемодан. Я смотрел в окно, когда она тоже вошла.
— Это произошло тут?
— Что? — простодушно спросила она.
— Осуществление твоей страсти? Неужели непонятно? Кровосмесительной страсти, как нарекли бы ее в прежние времена.
— Я же сказала — мы не были близки.
— Ах, ну да! Ваш уговор! А зачем вы договаривались?
— К этому шагу мы не были готовы. После такого уже нет пути назад.
Как сказала Люси: сделанного не воротишь.
— Бонни любит тебя?
— Брось ты, Гордон, эту игру в слова. Они не несут в себе никакого смысла.
— Скажи ты слова, которые наполнены смыслом.
— Я ему нужна.
— И давно?
— Думаю, давно.
— Жалко‑то как, что не он встретил тебя первым. Правда, в столь мелкие подробности Бонни никогда не вдавался.
— Прости, Гордон. Мне тоже очень тяжело. Я не хотела ничего такого.
— Но почувствовала, что это сильнее нас всех? Так? Что, черт возьми, произошло с тобой и со мной? Вот чего я никак не могу понять. Ведь нам было хорошо. Очень. Ты мучилась от того, что у тебя не может быть ребенка. Ты изводилась, считая, что обделяешь меня. Что, с Бонни по — другому?
— Эта проблема тут ни при чем.
Я швырнул окурок на выпачканный пол и подошел к ней.
— Ради бога, Эйлина, к чему мы идем? Не бывает же, чтоб вот так, в одночасье, сокрушилось все хорошее? — Я держал ее за плечи. По лицу ее покатились слезы. Я целовал ее горячее лицо, подбирая слезы языком.
— Эйлина, Эйлина… Ведь верная была ставка…
Как я ненавидел этот дом! Это пристанище, это убежище от тревог мира! Дом, где моя жена окончательно стала мне чужой! Я снова отошел к окну. Наплывшее облачко пригасило блеск стекла, и я увидел ее отражение: сидит на краю кровати, опустив голову, сложив руки на коленях.
— Что еще отнести в машину? — спросил я. — «Мини» стоит у въезда на шоссе. Я поведу «ягуар», а ты поезжай следом.
— Я не убегала от тебя, — безучастно произнесла она. — Утром я бы вернулась домой.
— Это правда?
— У нас с ним был уговор. Вчера вечером решили, до того, как…
— А сейчас?
— Ты должен понять. Бонни, наверное, уже не играть.
— Стало быть, одна из его проблем решена. — Господи, что за подлость и бессердечие сказать такое.
Она молчала. Я ждал, по — прежнему избегая прямо смотреть на нее.
— Если Бонни не обратится в полицию, этим мерзавцам все сойдет с рук.
— Он знает, кто это?
— Нет… А ты?
— Наверное, те, кто нам названивал.
— Но ты хоть знаешь их в лицо?
— По — моему, да…
«Бог знает» — говорил когда‑то Маккормак. Маккормак, у которого погибла дочь. «Знает и покарает его». Может, сбылось то пророчество? Когда отместка — злобная, зверская — с лихвой перевесила пустячный проступок?