— Если хочешь злиться, злись, пожалуйста. Я совсем не просил приносить меня сюда. Лучше бы я остался на берегу. Мне вовсе не хотелось переезжать. Мне вовсе не хотелось к тебе.
Дальше больше, слово за слово, и в итоге мы разругались в пух и прах. Я хлопнул дверью, выбежал из дома и долго носился по городу, пока наконец не успокоился. Чем больше я размышлял о нашей ссоре, тем больше убеждался в том, что был несправедлив и излишне резок. Я вспылил и осы́пал его ругательствами вместо того чтобы поступить, как подобает взрослому мужчине: перевести его на три часа вперед и вежливо отказаться подписать новый вексель. Ведь если на то пошло, это все-таки мой будильник.
Вернувшись поздно вечером домой, я сделал вид, что готов забыть нашу размолвку, и бросил на него ласковый, как обычно, взгляд. Но будильнику словно и дела не было до моих ласковых взглядов, он пребывал в мрачном расположении духа.
— Ладно, дружок, — сказал я, закипая. — Не хочешь мириться — не надо.
Дня три-четыре прошло в гробовом молчании. Я пытался работать, а будильник тихо тикал. Я притворялся, будто не замечаю его, и лишь украдкой, искоса поглядывал на него. Мне было ясно, что он решает для себя вопрос, помириться ли со мною. Он, видимо, шатал некоторую надежду на то, что я первый предложу мир. Когда же он устал ждать, началось черт знает что.
Сперва случилась следующее. Ни свет ни заря раздался дикий звон. Совершенно одурелый, я вскочил и посмотрел на будильник: половина девятого. Однако мне сразу же стало ясно, что он здорово ушел вперед, потому что город еще был погружен в летний ночной полумрак и на улице ни было ни души. Я снова улегся, словно ничего не произошло, хотя весь кипел от злости. Ну, погоди, приятель, ты у меня еще поплачешь, подумал я, скрежеща зубами.
С той поры у будильника вошло в привычку звонить в любое время суток. Он звонил днем, когда я пытался работать, и совершенно выбивал меня из колеи. Звонил поздно вечерам, когда я уже лежал в постели и засыпал. Звонил среди ночи, орал, как петух, на рассвете. Едва успев добавить несколько строк шли на худой конец слов к роману о человечестве, я уже начинал ждать пронзительного звонка, и работа останавливалась. Однажды я не выдержал, лег на диван и уставился на будильник.
— Смотреть на тебя противно, — сказал я мстительно. — Ужас, какая у тебя круглая рожа!
Он протикал, что такая длинная и морщинистая рожа, как у меня, ничуть не лучше.
— Какой ты жутко круглорожий, — повторил я. — Как, наверное, противно иметь такую круглую рожу!
— Как, наверное, противно иметь такую длинную рожу! — протикал будильник.
— А этот твой звонок, — сказал я презрительно, — он ничуть не лучше других звонков. И вообще мне хочется завести новый будильник.
В этот момент он зазвонил. Да как! Казалось, весь дом рухнет. Совершенно оглушенный, я заткнул уши.
— Прекрати! — приказал я. — Сейчас же прекрати, или тебе не поздоровится!
Будильник не подчинился, и я изо всей, силы треснул по нему— Он тотчас смолк и остановился.
— Что за черт! — пролепетал я и потряс его. — Я погорячился, я вовсе не хотел причинить тебе вреда.
Будильник затикал тихо и неровно. Какое хулиганство! Он зазвонил в шутку, чтобы подразнить меня, а я, похоже, не понимаю шуток.
— Как! — вскричал я. — Ты не можешь идти? Ну постарайся же пойти, ради бога!
Будильник запричитал. Удар был что надо, видимо, что-то у него внутри соскочило, едва ли он теперь сможет идти нормально, разве только на боку.
Я положил его на бок, несколько раз попросил у него прощения и наобещал ему с три короба, но он вскоре пришел к выводу, что ему лучше лежать циферблатом вверх.
4
На какое-то время мы помирились, и дни потекли в согласии и дружбе. Однажды вечером в дверь постучали: это мой друг пришел навестить меня. Поздоровавшись, он сразу же спросил, как подвигается мой роман о человечестве.
— Хорошо, — отвечал я. — Сейчас хорошо.
— Рад слышать.
— А у тебя как? — спросил я.
— Плохо.
— Жаль. А почему?
— Причин много, — ответил он кратко. Тут его взгляд упал на будильник. — Какие красивые часы! Откуда они у тебя, позволь спросить?
— Секрет, — отвечал я.
Мой друг легонько прикоснулся к звонку, не сводя с будильника восхищенного взгляда:
— Еще бы тебе не писать, когда у тебя такие красивые часы.
В этот момент в комнате раздался нежный серебристый звон. Такого звона мне еще не доводилось слышать: казалось, какие-то неземные существа играют на арфах и скрипках. Мой друг застыл с раскрытым ртом.