— Товарищи! — сказал доктор. — Я боюсь, что при таких условиях мой собак не сможет сказать ни один слов.
Здесь публика заволновалась еще больше. Все смотрели на собаку, но ничего не было слышно.
— Он сейчас удерет. Держите его! — кричали владельцы таратайских собак.
— Она не будет говорить.
— Тише!
— Дайте собаке поговорить, — спокойно пробасил кто-то.
— А она на каком языке будет?
— Товарищи! — сказал доктор. — Я очень плохо говориль по-русски. Но мой собак изучиль его лучше меня… Ну, я попрошу кого-нибудь на сцена.
И здесь на сцену выскочил следопыт Витя Храбрецов.
— Я! Ну, как тебя звать? — спросил он у собаки.
Собака взглянула на него и открыла рот.
— Олстон Мабуби, — вдруг сказала она громко. — А тебя как?
Витя растерялся. Публика ахнула и присела. Собака открывала рот и выдавливала из себя настоящие слова. Тут в зале от напора толпы треснула скамейка, и опять поднялся шум.
Все слова разобрать было нельзя. Доктор поспешно откланялся и удалился со сцены, уводя собаку.
Возбужденная публика долго не уходила. Она спорила. «Говорила!» — заявляли одни. «Ничего не говорила. Это обман зрения!» — кричали хозяева собак.
На другой день в городе появилась афиша о втором представлении с припиской: «Ввиду нервного состояния собаки просьба соблюдать абсолютный порядок. В противном случае сеанс говорения может не состояться».
Город разбился на два лагеря. Теперь только и было споров: говорила или не говорила. Даже пять местных собак бегали по городу, взволнованные общим спором. Первая половина города теперь смотрела на них насмешливо: «Ну, вы, тоже собаки, только и толку, что реверанс…» Псы стыдливо поджимали хвосты и убегали в подворотни.
Но зато другие, наоборот, стали смотреть на собак с еще большим уважением и даже с некоторой опаской: кто их знает, этих странных животных, о чем они думают? Мальчишки, горячие сторонники второй партии, ходили толпой по улицам и пели сочиненную кем-то песню:
Только древняя трехногая Бейбулатка и старичок Поджижиков оставались спокойны: по-прежнему они сидели на крылечке, равнодушные к общему волнению.
— Ну и что же? Все бывает, — говорил пенсионер.
Но на второе представление его все же притащили и посадили в первом ряду. К моменту выхода собаки напряжение опять достигло предела, все боялись, чтобы сеанс не отменили. Публика напрягалась, зажав рты. Все делали друг другу строгие знаки. Затаенное дыхание иногда лишь прерывалось вздохами. Только старичок Поджижиков сидел в первом ряду и спокойно дремал, задрав голову на спинку стула.
Опять прошла морская свинья. Подошло дело к собаке. Мальчик Витя Храбрецов на цыпочках вышел на сцену.
— Прошу для удостоверения научности опит выйти на сцена представителей медицинского мира, — сказал доктор. — Ну, собачка, скажи что-нибудь мальчику. Смотри, какой мальчик.
— Ничего. Мальчик как мальчик. Так себе, — вдруг сказала собака и зевнула.
Тишина разорвалась. Поднялись крики.
— Бис! — кричали из задних рядов.
— Мальчик как мальчик. Ну? — громко повторила собака.
Сомнений быть не могло. Гром аплодисментов потряс здание клуба. Старичок Поджижиков проснулся.
— Ну и что ж тут такого? — вдруг сказал он в наступившей тишине. — Эка невидаль. Ну-ка, Бейбулат!
И тут, как рассказывают свидетели, началось нечто совершенно необыкновенное. Из-под скамейки вдруг вылезла полуслепая Бейбулатка с белой свалявшейся шерстью и на трех ногах проковыляла к своему хозяину.
Хмуро и гордо она посмотрела одним своим глазом на собравшихся.
— Поговори с собачкой! — сказал старичок.
Собака посмотрела на сцену.
— А ну ее к свиньям! — вдруг сказала она. — Чего мне с ней разговаривать?
Тут уже остолбенел доктор кинологии Каррабелиус. Вытаращив глаза, он смотрел на белого лохматого пса-дворняжку.
— Мы их забьем, этих сеттер-шнельклепсов? Правда? — спросил старичок Бейбулата.
— Ясное дело, забьем, Сидор Поликарпович. Это нам раз плюнуть! — отвечал пес. — Мы еще не так сумеем разговаривать!
Но собака доктора Каррабелнуса не растерялась.
— Ну, кто еще кого забьет, мы посмотрим! — закричала она.