— Здравствуйте! — сказал Саня. — Вы нас узнаёте?
— О!.. Здравствуйте. Ещё бы! — сказал доктор обрадованно. — Вы племянники абиссинского негуса Бубби и Кубби.
— Нет.
— Вы певицы венской опера? Нет? Я очшень часто ошибайсь.
— Нет, мы Саня и Валя.
— Ах, Саня и Валя, которые умейль ныряйль! Как я очшень большой рад! Садитесь, пожалуйста, на диван.
Ребята хотели сесть на диван, но он вдруг разъехался на две части.
— Цыц! Назад! — сказал доктор дивану, и тот опять съехался.
— Он больше не будет, садитесь.
Ребята сели, но тут из-за угла выкатилось кресло на середину комнаты и сказало человеческим голосом:
— Эне-бене, ки-ка-пу…
— Штен, нихт шпрехен! — прикрикнул на него доктор, и оно ушло назад.
— Ну, что ви скажейт мне хорошего, мои милые друзья?
— Доктор, — сказал Саня. — Мы очень хотели бы быть иллюзионистами.
— Иллюзионист?! — удивился доктор, потом засмеялся и откинулся на спинку кресла. — Иллюзионист? — повторил он ещё раз и покачал головой. — Ах, милый, милый дети! Ви не знайт, что такое иллюзионист. Есть маленький сказка о человек, который выдумал себе волшебное царство и жил в нём. «Как прекрасно, даже сердце замирайт», — думал он… А потом вдруг посмотрейль и видит — всё это ненастоящий, глупый; стен — ненастоящий, диван — фальшивый, солнце — картонный, смех — чужой. Да, да, дети, даже слёз — ненастоящий… Много уж мне год, и я не плакайль, и у меня нет на свете ни один друг. Вот один друг, и он… он тоже плакал ненастоящий…
Тут доктор взял восковую фигуру, надавил на ней кнопку, и фигура заплакала.
— Вот, милый дети… В конец жизнь этот человек посмотрейль и видит, что есть иллюзион, а настоящий жизнь не умеет. Смотрите: у него на окне стакан замёрз вода, на тарелка — большой пыль. И он не умеет ныряйль… Нет, дети, не надо быть иллюзионист. Лучше давайт я вас угостил яичница.
Доктор встал, зажёг спиртовку и, взяв с полки цилиндр, начал бросать в него яйца, одно за другим.
— У меня нет сковородка. Ну ничшего, мы будем жарить яичница в эта шляпа.
Он разбил яйца и помешал их в шляпе, а потом посмотрел в неё — оказывается, шляпа была пустая.
— Ну вот, — развёл доктор руками. — Даже мой предмет больше меня не слушайся. Я не могу вас угостить яичница…
— Доктор, — начал Саня, — нам очень всё-таки хотелось бы делать всё, как вы…
— Дорогой дети, — прервал его доктор. — Я был весь свет. Я ездил Испань, Африка, Португаль и такой маленький стран, который вы ещё не знайт. Я видел столько человек, сколько у вас нет волос на голове… Я знал сотни наездник, фокусник, эквилибрис, гипнотизёр, велосипедис, прыжок в сетка, прыжок без сетка, бой быков, укротитель львов, дрессировщик ящериц — и все они ходийль с понуренным голова… Я был на родине, и мне не биль кушаль, а на меня смотрейль хмуро и злой… Я приехаль ваша замечательная страна, и меня люди смотрейль, что делает глупость. Он делает иллюзиографин, когда нужен настоящий графин. Ваша страна нужен много хороший настоящий вещь, настоящий фабрик, настоящий парк… Вы должны мечтайль быть не иллюзионист, а лётчик, учёный, капитан…
— Неправда! — закричали тут ребята в один голос. — Мы знаем, почему вы не выступаете. Вы потеряли палочку!
— Палочка? — удивился доктор. — Какой такой палочка?
Саня тут вытащил из-за пазухи завёрнутую в бумагу волшебную палочку.
Ребята наперебой начали рассказывать доктору всё-всё: и как они взяли палочку, и как его жалели, и как все их товарищи жалеют доктора.
Тогда доктор схватил вдруг ребят и крепко прижал к себе.
— Дети! — сказал он. — Дорогой дети! Я был неправ. Я теперь знайль, для кого работ иллюзионист нужен. Смотрите на мои глаза: вот первый настоящий слёз за сорок лет жизнь иллюзионист… Ну, а теперь возьмите палочка! Отвернулся и сказайль: «Айн, цвай, драй».
Ребята отвернулись, взмахнули палочкой и, сказав «айн, цвай, драй», повернулись обратно. Доктор стоял во фраке. Он весело хлопнул в ладоши — появилась его помощница.
— Я совсем вовсе теперь здоровый! — сказал доктор. — Пошёль делать объявляйль, что я работайль, потому что палочка нашёлся.
И на другой день по городу были расклеены афиши:
«Волшебная палочка нашлась!
Доктор Каррабелиус возобновил работу и устраивает большое представление для пионеров и всех ребят города.
Волшебная палочка нашлась!!!»
Рассказ о говорящей собаке
Вообще говоря, говорящих собак на свете нет. Так же как говорящих лошадей, леопардов, кур, носорогов.
Собственно, науке известен только один такой случай, это — знаменитая говорящая собака Мабуби Олстон. Она принадлежала известному доктору Каррабелиусу, но где она находится в настоящее время, никому не известно. История эта — истинная правда. Произошла она не так давно, в маленьком, очень далёком и захолустном городке Нижнем Таратайске, на реке Бородайке.
Излишне говорить, что город Нижний Таратайск никогда до этого замечательного события не только не видал говорящих собак, но даже обыкновенными собаками, как город маленький, не изобиловал. Было в нём ровно шесть собак, причём одна из них неполная. Она имела только три ноги и один глаз; всё остальное она растеряла за свою долгую и бурную жизнь. Но это не мешало таратайским собакам быть особенными.
Естественно, что все жители города знали всех шестерых собак наперечёт. Они даже составляли известную гордость Таратайска. Эту гордость подогревали особенно владельцы собак, люди тщеславные и самолюбивые. Поэтому и все жители считали, что таратайские собаки самые умные на свете. Все говорили: «Наши собаки». Приезжих спрашивали; «Вы ещё не видели наших собак?» Возвращаясь поздно домой, таратайцы говорили: «Это лают наши собаки» — и слушали их, точно пение соловьев.
Каждый из владельцев, в свою очередь, конечно, считал, что его собака самая умная из шести собак, и на этой почве происходили между ними всякие дрязги.
Каждый находил в своей собаке особые достоинства, и каждая была по-своему хороша и мила для города. Чёрная собака счетовода Попкова была больше всех: она могла при желании проглотить поросёнка или даже самого счетовода. Пёс бухгалтера Ерша был необыкновенен по раскраске; весь он состоял из пятен и каких-то грязных полос и походил не то на зебру, не то на шахматную доску. На глазах у всех бухгалтер мыл его, доказывая, что эти пятна не отмываются. Белый пудель Екатерины Фёдоровны Бломберберг был хотя не чистый пудель, а помесь с овчаркой, но всё же был почти породистый и умел делать реверанс.
Но больше всех гордился своим псом Араратом провизор аптеки, огромный, как башня, мужчина, с усами, закрученными кверху. Его всегда видели с собакой и с бамбуковой палкой в руках.
— Я побью того, кто скажет, что моя собака не лучше всех, — говорил провизор. — Смотрите, она даже похожа на меня.
И действительно, у них было странное сходство: собака была так же длинна, у неё были так же закручены вверх усы; ей недоставало только бамбуковой палки.