— Ты когда-нибудь был влюблен?
Я обдумываю ее вопрос, пока жую лапшу. Вспоминаю свои отношения длиной в год в колледже с Мэнди. Проглотив, я отвечаю:
— Нет.
— Почему? Сколько тебе лет?
— Мне двадцать три, — пролистав в уме воспоминания — от времени ставшие более броскими — я понимаю, что всегда ставил водное поло на первое место. — И я не знаю, — сунув в рот очередную порцию еды, я жую и думаю. — В колледже у меня была девушка. Но я не любил ее, потому что был слишком глупым.
— Мне трудно представить тебя, делающего что-нибудь глупое.
— Оливер тут нашел бы, что возразить. Но нет, просто я понял слишком поздно, какая она была замечательная.
Она кивает и снова смотрит на картину. На ее губах появляется еле уловимая улыбка.
— А ты была влюблена в Анселя?
Перри снова кивает, и, продолжая есть, я гадаю, что чувствую по этому поводу. Одновременно и радость, и грусть, как мне кажется.
Проглотив, я задаю новый вопрос:
— И ты по-прежнему влюблена в него?
Она наклоняется и отправляет лапшу в рот, заставляя меня ждать ответ, пока жует. Или пока обдумывает. Наконец она отвечает:
— Нет. Я люблю его, но не в романтическом смысле. У нас с ним было все не очень здорово.
Я издаю стон.
— Терпеть не могу это слово! Такая дурь.
— Потому что люди используют его в неподходящих ситуациях, — со смехом говорит она. — Но в нашем случае оно в точку. Мы оба хотели, чтобы он чувствовал то, чего не мог, и какое-то время успешно притворялись, а в конце оба же были обижены.
Взглянув на нее, я содрогнулся. Это пиздец как тоскливо. Если мне не изменяет память, Ансель был с ней довольно долго — вроде несколько лет.
— Пойдем смотреть «Мэтлока».
— «Мэтлока»? Про того старика? — Перри смеется, когда я киваю. — Тогда налей мне вина, и пойдем.
Я показываю на несколько разных бутылок возле обеденного стола и, пока она выбирает, иду и включаю DVD-плеер.
Две недели. Я знаком с ней всего две недели, но когда она подходит с двумя стаканами и початой бутылкой красного, то с таким комфортом устраивается на диване, будто она мне и любовница, и сестра, и лучший друг одновременно.
— Мне нравится, как ты двигаешься, — говорю я.
Она смотрит на меня с шутливым возмущением.
— Я серьезно, — добавляю я. — Ты движешься, как вода или ниндзя.
— Это же совершенно разные вещи, — Перри наклоняется налить нам вина, а я делаю все возможное, чтобы не скользнуть взглядом по ее телу.
— Вообще-то не очень.
Она качает головой и, сделав глоток, изучающе смотрит на меня.
— Тебе нравится, как я двигаюсь…
Я делаю глубокий вдох, почувствовав ее аромат. Он слабый, словно настоящие лепестки вместо парфюмерной имитации цветочного запаха. Позволив себе секундную фантазию, как она каждое утро протирает кожу шеи лепестками, я смеюсь. Мой мозг — праздничная открытка.
— Мне тоже нравится, как ты двигаешься, — продолжает она. — Ты будто… м-м, как это… — она похлопывает пальцем по губам. — Танцуешь, что ли? Не буквально, но почти, — она оживленно ерзает на диване. — Тебе комфортно в своем теле.
— Потому что я дома часто хожу голый.
Она краснеет.
— Голый?
— Ага, — улыбаюсь я. Это правда. — Просто хожу, рисую, читаю или готовлю. Или смотрю «Мэтлока».
Прежде чем я успеваю понять, что она делает, Перри встает и снимает с себя футболку. Сбросив туфли, стягивает джинсы и снова усаживается на диван в одном нижнем белье. Она улыбается, как нахулиганивший тинэйджер.
Черт. Да.
Я тоже встаю и, следуя примеру, снимаю с себя шорты и футболку.
— Будем смотреть «Мэтлока» в трусах.
Поджав под себя ноги, Перри хихикает.
— Лучшего вечера и не придумаешь.
А потом, потянувшись по-кошачьи, она сворачивается клубочком и прижимается ко мне.
Ее кожа гладкая и прохладная, контрастная с моей горячей, и я чувствую, как в месте касания холод смешивается с теплом. Протянув ей стакан с вином, другой беру себе.
Положив свое бедро на мое, она переплетает наши ноги, а когда я поворачиваюсь к ней, поднимает лицо мне навстречу.
И я целую ее.
Всего лишь мягко прижимаюсь к ее губам и не спешу отстраняться, удивляясь, насколько мне это нравится. Еще понимаю, что хотя я совершенно точно хочу большего, она совсем недавно вернулась в мир после разбитого сердца, поэтому не жду, что Перри готова броситься сломя голову во что бы то ни было.
Она подается вперед и, не закрывая глаз, слегка посасывает мою нижнюю губу, заставив меня тихо застонать от удовольствия. Я уже знаю, что этим вечером будут только поцелуи, не переходящие ни во что дикое и безудержное или случившееся слишком быстро. Но от ощущения, что для нас обоих тут есть нечто большее, от этого электрического тока между нами встают дыбом волоски на руках.