Пастор намазал гладко выбритое лицо кремом «Золотая серия» и еще раз посмотрел на себя в зеркальную дверцу шкафа. Что такое сорок лет для здорового, крепкого курземца! Правда, волос на голове осталось не слишком много, и когда они острижены наголо, то сразу заметно, что уши чуть-чуть велики и слишком оттопырены. В этом, конечно, повинна мать — в свое время поленилась повязывать ему голову платочком, чтобы уши росли правильно.
Утро было чудесное. От кустов жасмина перед домом веяло таким ароматом, что голова кружилась. Старый Бридис звонил уже на колокольне, стоявшей на горе, среди усыпанных цветом лип. Пастор Людвиг Калнпетер давно не был в таком приподнятом состоянии духа, как сегодня. На память пришли довоенные годы, когда он ходил по этой же дороге, будучи помощником учителя. Незабвенная осень девятнадцатого года! Без всяких экзаменов поступил он тогда на богословский факультет, где занимался весьма успешно, если не считать древнееврейского языка, доставлявшего ему немало мучений. А затем — весна двадцать восьмого года, когда сам отец Ирбе дал ему назначение. Карьера в своем роде замечательная. Пастор Людвиг Калнпетер никогда не забывал, чем обязан независимой демократической республике. Поэтому перед прошлыми выборами в сейм охотно дал согласие на то, чтобы его фамилию внесли в список Крестьянского союза, где он и красовался под шестьдесят третьим номером. Конечно, на деле из этого ничего не получилось.
У церкви под липами лошадей собралось достаточно. Должно быть, подвод семь или восемь, что по нынешним временам оскудения веры не так мало. По соседству, например, его коллеге пастору Озолу, пришлось отменить богослужение в иванов день. Хотя это не совсем по-христиански, однако приятно сознавать, что у тебя дела идут гораздо лучше. В тот же Иванов день у Калнпетера народу собралось чуть меньше половины церкви; и это, несмотря на то что местное культурное общество устраивало гулянье с иллюминацией и соревнованиями по прыжкам в длину.
Под липами стоит и желтая рессорная тележка Луциса с кожаным фартуком — кто ж ее не знает! Проходя мимо, пастор заткнул концы вожжей за шлею, чтобы лошадь, все время отбивавшаяся от мух, не втоптала их в навоз. Заметив, что у лошади шерсть немного вытерта, он покачал головой. Хозяин Луцей становится слишком нерадивым, придется ему в дружеской форме указать на это. Пастор уже вполне чувствовал себя совладельцем богатого хутора: кто ж, как не он и Мале, унаследует дом и все имущество, когда господь призовет к себе стариков.
Открывая двери ризницы, пастор Людвиг Калнпетер вдруг так и застыл на месте с вытянутой рукой и занесенной над порогом ногой. Ему послышался какой-то странный гул. Сердце у него замерло от радостного предчувствия. Нет, не может этого быть! Просто невероятно! Ведь только сию минуту небо было голубое и гладкое, как доска. Потом он еще не успел отслужить молебствие о том, чего так жаждал весь приход. Нет, нет!
А сердце кричало: «Да, да, да!» Но пастор не осмеливался надеяться на такую милость, да еще, так сказать, авансом. С его стороны это было бы непростительной дерзостью и высокомерием, которое никогда не остается безнаказанным.
Пока он еще собирался переступить через порог, гул раздался снова и на этот раз совершенно отчетливо. Взглянув за Даугаву, в ту сторону, откуда обычно приходили все дожди, пастор увидел выползавшую из-за бора темную изогнутую тучу, похожую на большую лошадиную голову. Ветер стал сильнее и подул с той же стороны. Солнце накалило белую каменную стену, и дверная щеколда обжигала ладонь. Теперь на небе была уже не лошадиная голова, а огромная, похожая на овальную ковригу хлеба, груда иссиня-черных туч, которые быстро заволакивали небосвод.
Яснее ясного — надвигался дождь. Гул раздавался все чаще и сильнее, время от времени из недр тучи сверкали молнии.
Пастор задрожал от счастья. С чувством смирения и глубокой благодарности возвел он взор ввысь, где, судя по всем данным, должен обитать тот, кто солнцу повелевает сиять, ветрам дуть и дождю литься. Всевышний услышал голос его сердца, прежде чем пастор отверз уста свои для молитвы. «Велики дела твои, о господи!» — подумал пастор и закрыл за собой дверь.
Из церкви доносились звуки органа и усердное пение прихожан. В ризнице старый Бридис держал уже наготове талар, чтобы помочь пастору одеться. Старик выглядел сегодня как-то особенно бодро, на лице его проступала улыбка. Застегивая пастору воротничок с двумя крестиками, он не выдержал — засмеялся и сказал:
— А ведь будет дождь, ваше преподобие!