Он злобно швырнул трубку.
– У, чорт!
– Что такое? – спросил Соболевский.
– У нас его отбирают.
– Куда?
– К капитану Тумановичу. В особую комиссию.
– Но почему, ведь это же свинство?
– Известное дело! Туманович в великие люди лезет. Сволочь… налет! Полковник высморкался длительно и громко.
– Жаль, жаль, господин Орлов! Вам очень везет. Придется вас отправить к капитану Туманович. Очень жаль! Капитан слишком европеец и слишком держится за всякие там процессуальные нормы. Ничего он с вами не сделает и так и отправит вас в расход, не узнав ни гу-гу. А мы бы из вас все вытянули, потихоньку, полегоньку, любовно. Все бы высосали по капельке. Ничего не поделаешь. Скачи враже, як пан каже! До утра вы все же погостите у нас, а то ночью отправлять вас опасно. Человек вы отчаянный. Досадно только, что не придется с вами за старого идиота посчитаться… Поручик, проведите господина Орлова.
Мадам Марго вышла к обеду немного взволнованная.
– Анна Андреевна, знаете, – не могу понять, почему Леона до сих пор нет?
– Ничего, Марго! Не волнуйтесь! Задержался по делам или зашел к знакомым.
– Не думаю. И потом он всегда предупреждает меня, если не думает скоро вернуться.
Доктор Соковнин разгладил бороду над тарелкой супа.
– Эх, голубушка! Куриный переполох начинаете? Вздор-с! Нервы-с! Леон ваш чересчур примерный муженек и избаловал вас. Нашему брату иногда немножко воли нужно давать. Вот когда женился я на Анне, – от любви ходу мне никогда не было. На полчаса запоздаешь – дома слезы, горе. А в нашем докторском деле извольте аккуратность соблюсти? Ну-с, вот однажды я и удрал штуку. Ушел утром из дому. Пойду, говорю, газету купить. Вышел и пропал. Через трое суток только и объявился. Тут истерика, дым коромыслом, полицию всю на ноги подняли, всю реку драгами прошли, все мертвецкие обегали. А я у приятеля помещика в пятнадцати верстах рыбку ловлю. С той поры как рукой сняло. Больше суток могу пропадать без волнения. Так и вам надо.
Анна Андреевна засмеялась.
– Хорош был, когда вернулся! Нос красный, водкой пахнет. Посмотрела я и подумала: это из-за такого сокровища я себе здоровье порчу? Да пропади хоть совсем, – не пошевельнусь.
Но старания хозяев развеселить Марго не удавались. Артистка нервничала и томилась.
– Ну уж если, голубушка, вы так беспокоитесь, я пройду в милицию. У меня там старый приятель есть. При всех режимах от меня спирт получает и за сие мелкие услуги оказывает.
Марго встрепенулась от оцепенения.
– Ах, нет, доктор! Только, пожалуйста, не полиция! Ненавижу русскую полицию. Вымогатели! Пойдут таскаться! Не нужно! Если утром не вернется, тогда примем меры. А сейчас нужно повеселиться. Хотите спою?
– Обрадуйте, милуша! Люблю очень, когда вы соловушкой заливаетесь.
Маргарита села к роялю.
– Что же спеть? Приказывайте, доктор!
– Ну, уж если вы такая добренькая сегодня, спойти арию Лизы у канавки. Ужасно люблю. Еще студентом ладошки себе отхлопывал на галерке.
Марго раскрыла ноты.
Рокоча, пролились стеклянные волны рояли.
Доктор уткнулся в кресло. Анна Андреевна тихонько мыла стаканы.
Прозрачный голос замутился, затрепетал:
Внезапно перестали падать стеклянные волны.
Марго захлопнула крышку и хрустнула пальцами. Доктор вскочил.
– Марго, родненькая!.. Что с вами? Успокойтесь! Анна, неси валерьянку!
Но Марго справилась. Поднялась бледная, сжав губы.
– Нет! Нет! Ничего не надо, спасибо! Мне очень тяжело! Такое ужасное время. Мне всякие ужасы чудятся. Извините, я пойду прилягу.
Доктор довел ее до комнаты. Вернулся в столовую.
– Молодо-зелено, – сказал он на вопросительный взгляд жены, – трогательно видеть такую любовь. Эх-хе-хе!
Он взял газету. Открыл любимый отдел – местная хроника и происшествия. Сощурился.
– Знаешь, Орлов арестован, Анна.
– Какой Орлов?
– Да наш чекист знаменитый!
– Что ты говоришь?
– Представь себе! Поймали вчера на вокзале. Понесу-ка газетку Маргоше. Пусть отвлечется немножко.
Мягко ступая войлочными туфлями, доктор подошел к двери и постучал.
– Вот, голуба, возьмите газетку. Развлекитесь немножко злободневностью.
Высунувшаяся в дверь рука артистки взяла газету.
Доктор ушел. Бэла подошла к столику и небрежно бросила газету. Грязноватый лист перевернулся, и среди мелких строчек выросло:
Арест Орлова.
Бэла не сделала ни одного движения. Только руки ухватились за столик. Буквы заползали червями. Она села, закрыв глаза.
Вдруг вскочила и схватила лист.
– Как вчера? Вчера, 14-го… Вчера? Но вчера Орлов был дома и сегодня утром еще был дома… Что за чепуха?.. Но ведь его нет! Нужно не медлить. Сейчас же к Семенухину!
Пальцы рвали пуговицы мохнатого пальто. Трудно было надеть модную широкую шляпу, она все время лезла набок.
Бэла выбежала в переднюю. Встретила доктора.
– Вы куда, Марго?
– Ах, я не могу сидеть дома, – почти простонала Бэла, – я уверена, что Леон у одного знакомого. Поеду туда! Если даже не застану, мне на людях будет легче.
– Ну, ну. Дай бог! Только не расстраивайтесь вы так. Ничего с ними не случится. Не убьют и не арестуют, как Орлова.
Бэла нашла силы, чтобы ответить, смеясь.
– Бог мой, какое сравнение! Леон же не большевик!
На улице вскочила в пролетку. Извозчик ехал невыносимо медленно и все время пытался разговориться.
– Я так, барыня, думаю, насчет властев, что всякая власть, она чистая сволоча, значит. Потому, как скажем, невозможно, чтобы всех людей заделать министрями, и потому всегда недовольствие будет и, следовательно, властев резать будут…
– Да поезжайте вы без разговоров! – крикнула Бэла.
Люди на улицах с удивлением наблюдали утром, как десять солдат, с винтовками наперевес, вели по мостовой, грубо сгоняя встречных с дороги, хорошо одетого человека, шедшего спокойно и с достоинством.
Арестованный был необычен для белых. Люди уже твердо привыкли, что при большевиках водят в чеку хорошо одетых, а при добровольцах замусленных и запачканных рабочих или курчавых мальчиков и стриженных девочек.
Поэтому праздные обыватели пытались спрашивать у солдат о таинственном преступнике, но солдаты молча тыкали штыками или грубо матерились.
Конвой свернул в переулок. Орлов, выспавшийся и пришедший в себя, зорко осмотрел дома. Его ввели в парадное, заставили подняться по лестнице и в маленькой комнатке с ободранными обоями сдали под расписку черноглазому хорошенькому прапорщику.
Посадили на скамью, рядом стали двое часовых. Прапорщик, очевидно новичок, с волнением и сожалением посмотрел на него.
– Как же вас угораздило так вляпаться? Ай-ай! – сказал он почти грустно.
Орлов посмотрел на него, и его тронуло мальчишеское сочувствие.