Петр хорошо знал, что делалось на горных предприятиях страны, и не стал бы этого записывать, если бы лотки там уже применялись. В его заметке следует подчеркнуть слова «перво истолочь»: уже тогда в сознание вошло, что так надо поступать со всякой рудой, и это, как увидим, имело далеко идущие последствия.
Все детство Брусницына прошло с лотком в руках, он был искусный, опытный промывальщик, и накопленный опыт ему очень пригодился. Он не стал кому-то перепоручать опробование отвалов, а занялся промывкой проб сам и при этом нарушил привычную схему: не возил пробы на фабрику, значительно уменьшил их вес и упростил обработку, ограничил ее промывкой на лотке в речке, протекавшей возле отвалов. И стало очевидным, что множество мелких проб быстрее и надежнее характеризует распределение золота в отвале, чем редкие крупные пробы. Богатые участки были выявлены быстро и надежно. Брусницын начал питать фабрику собственной рудой, увеличил добычу металла. Все это заслужило одобрение начальства, но было событием значительным лишь в масштабе фабрики.
Закончив изучение отвалов, Брусницын по-прежнему проводил возле них, у речки, больше времени, чем на фабрике. Теперь он промывал на лотке пробы уже не из отвалов, а из того, что лежало ниже — из речных песчано-галечных наносов. Это уже вовсе было ни на что не похоже! Когда он промывал отвалы, порядок, строжайше оговоренный во всех инструкциях — «перво истолочь», еще не был нарушен, потому что там материал уже был истолчен. А теперь смотритель явно чудил: вместо того чтобы отправить «речник» на фабрику, тщательно раздробить перед промывкой, он промывал сразу на месте, отбрасывая прочь крупную гальку.
Вскоре удивляться пришлось уже не странным действиям Брусницына, а совсем иному-тому, что на его лотке засверкало золото!
Так была открыта первая в России (и вообще в северных странах) золотая россыпь.
Рухнули привычные представления. Оказалось, если песчаную руду не дробить, ее выгодно разрабатывать даже при содержании золота раз в десять ниже, чем в коренных жилах. Столь же важным был и другой вывод Брусницына: если пробы из рыхлых отложений не дробить, а сразу промывать, удается обнаружить золотинки там, где их прежде не замечали. Применяя промывку в лотке, можно быстро и надежно вести поиски. Действуя так, Брусницын и его помощники за три года выявили много россыпей в долинах Березовки и Пышмы.
Брусницына командировали по всему Уралу «…для показания лучших способов вымывки золота из песков» — так было сказано в приказе, но на самом деле задача его была куда шире. Прежде всего надо было научить искать россыпи. За века освоения Урала накопили большой опыт визуального изучения: осматривали каждый камень, вскрывали все «сумнительные» зоны на водоразделах и склонах, а долины оставляли без внимания, считая, что на заболоченных их пространствах, в «наносных» землях, ничего полезного не найти. Теперь надо было поднимать эту целину.
Спустя 10 лет после открытия Брусницына там уже действовало более 200 приисков, казенных и частных. И было ясно, что это лишь начало…
Открытие золотых россыпей сняло «запрет» и на платину, появилась реальная надежда ее найти при промывке песков.
ЛИКОВАНИЕ И УНЫНИЕ
Для поисков россыпей не требовалось больших затрат и сложного оборудования. Кайло да лопата, ковш или деревянный лоток — вот и все что нужно, плюс упорный, тяжелый труд. Рой ямы, промывай грунт слой за слоем, старайся, терпи и, может быть, поймаешь жар-птицу.
Простота дела определила то, что старателями (тогда, по-видимому, и возник этот термин) становились в основном люди «подлого» звания, как именовали в отличие от благородных тех, кто платил подати.
Поэтому мало сохранилось имен первооткрывателей, слава, как и доходы, почти всегда доставались не им, а владельцам земель.
Относительно россыпи, открытой в долине Верхней Нейвы — притока Исети (примерно в 50 километрах к западу от Свердловска), некоторые подробности сохранил известный историк Урала Н. К. Чупин.
Летом 1813 года «…малолетняя дочь заводского жителя Катерина Богданова нашла в этой долине тяжелый, блестящий камень и принесла его заводскому приказчику Ив. Ефтеф. Полузадову». Впоследствии в связи с этим она получила известность и даже была представлена Александру Гумбольту, когда он в 1829 году посетил Урал, но тот день, когда она нашла тяжелый камень, закончился для нее печально: была она «…высечена со строгим приказом молчать о своей находке». Как отметил историк Ключевский, «донос тогда служил главным агентом контроля», поэтому утаить самородок Полузадову не удалось, и владелец завода корнет Яковлев поступил с ним примерно так же, как он сам с девочкой Катей. А относительно происхождения самородка решили, что он выпал из расположенной в борту долины золотоносной жилы, работы на которой были прекращены «за убогостью руд».
Когда же существование россыпей на Урале стало очевидным, об этом самородке вспомнили и в 1819 году начали разведку долины, которая завершилась большим успехом. При изучении россыпи заметили, что местами золоту сопутствуют какие-то серые металлические зерна. Осенью 1821 года около фунта[4] зерен переправили горному начальству в Екатеринбург (ныне Свердловск), где было установлено, что у этого металла «…относительный вес такой же или почти такой же, как и золота, ибо он получается на вашгердах вместе с сим последним, и иначе не мог быть от него отделен, как механическим разбором.
Хотя по наружному виду, а более по относительному весу и по нерастворимости в сильных минеральных кислотах можно бы почитать сей металл платиной, но поелику при ближайшем рассмотрении зерна оного оказались различного вида и блеска, иные цвета почти серого, чугунного или свинцового с малым блеском, другие цветом похожие на серебро, ярко блестящие, как бы полированные; притом иные были неправильно угловаты, другие казались окристаллизованными, то назвали его просто белым металлом, пока химическое розыскание точно не покажет, что металл сей есть действительно платина».
Осторожное это заключение свидетельствует о хорошей наблюдательности и осведомленности уральских специалистов.
Розыскание было поручено аптекарю Гельму и казенной химической лаборатории, которая в Екатеринбурге еще только создавалась. И все же единственный сотрудник двадцатипятилетний Иов Игнатович Варвинский — «из воспитанников Горного корпуса, выпущенных практикантами и отличивших себя перед прочими отменными способностями, хорошими познаниями, похвальным поведением и усердием» — преодолел все трудности и опередил аптекаря.
Интерес к находке был так велик, что известие «об особливых металлических веществах, открытых близ Екатеринбурга», «Новый магазин Естественной истории, Физики, Химии и Сведений Экономических, издаваемый Иваном Двугубским в Москве, в Университетской типографии» опубликовал еще до окончания исследования в конце 1822 года.
В этом известии Варвинский дал подробную и очень точную характеристику физических и химических свойств металлических зерен, «сообщенных ему для исследования». Свойства явно указывали на то, что на Урале открыты металлы платиновой группы. И все же Варвинский воздержался от окончательного заключения, сославшись на «недостаток орудий и реагенций», необходимых для точного определения. Он заверил, что все относящееся до познания сих металлов сообщено будет по мере производства опытов.
В примечании к статье издатель, профессор Двугубский усерднейше поблагодарил автора и сообщил, что вместе со всеми любителями минералогии нетерпеливо ожидает открытия, которое прославит и обогатит Россию.
Пока любители ожидали, а Варвинский и независимо от него аптекарь Гельм изучали, уральские горняки обнаружили белый металл во многих местах по долинам притоков Нейвы.