— Да, — ответил я. — Ну, я думаю, там ему предоставят все условия.
— Да-да! — ответил молочник. — Уж там-то он получит все, что душа пожелает.
— Мне нужно бежать, — сказала мне Мэрджори.
— Здесь сегодня никого нет, — сказал я.
— Да, ресторан на ленч не открывают, — ответил молочник.
Он подобрал два ящика с пустыми молочными бутылками и потащил их дальше.
— Откуда ты знаешь о машине «скорой помощи»? — спросила меня Мэрджори.
— Да так… — ответил я, почувствовав себя мудрецом.
— А кто это был? — не успокаивалась Мэрджори. — А что произошло?
— Это был один русский адмирал с больными почками, — ответил я.
Мэрджори обиделась. Она вышла на дорогу и махнула рукой проезжавшему такси. Машина остановилась, скрипнув тормозами. Мэрджори открыла дверь и села.
— Ты готов расстроить меня чем угодно, лишь бы избежать серьезного разговора! Это глупо, Патрик! Ты что, этого не замечаешь?
Такси рванулось с места, прежде чем я успел ответить.
Я стоял на тротуаре, наблюдая, как молочник уходил, пошатываясь под тяжестью нескольких ящиков с молоком. Иногда он их ставил на землю и переводил дыхание. Он был находчивым и энергичным парнем, которого любой молочник нанял бы с удовольствием. Но молочники, которые могут позволить себе купить туфли ручной работы из крокодиловой кожи, вряд ли оденут их для повседневного обихода, тем более если туфли совершенно новые. Это понятно, что обувь всегда трудно поменять при спешном переодевании, но вот золотая зажигалка — это уже грубейшая небрежность. Было очевидно, что ресторан находится под наблюдением, но, всматриваясь в уходящего фальшивого молочника, я удивился, почему он мне так много всего рассказал, хотя вся операция была явно рассчитана на меня.
Я пересек улицу и подошел к перевернутой корзине, у которой стоял старик и продавал газеты. Я посмотрел на корзину с прикрепленным на ней плакатом и маленьким подносом со сдачей. Я бы не удивился, если, перевернув корзину, я бы повредил спрятанную там рацию, стоящую несколько сотен фунтов. Да, ресторан был под пристальным наблюдением, причем они даже не особенно заботились о тонкостях.
— Мне какую-нибудь поновее, — автоматически сказал я.
Опять начался дождь, и продавец газет натянул целлофановую пленку на свой товар.
— Вам спортивную?
— Мне вообще-то все равно, — ответил я, взял газету и некоторое время стоял, просматривая ее.
Женщина, возглавившая русскую делегацию на переговорах о воссоединении Германии, быстро стала притчей во языцех на Западе. Организация освобождения женщин поддерживала ее избрание на пост председателя на переговорах, несмотря на претензии со стороны делегатов-мужчин из Великобритании, Франции и США. Ее короткие появления на экранах телевизоров помогали средствам массовой информации более доступным языком рассказывать о переговорах публике, которой было наплевать на вопрос о германских восточных границах. Зато теперь фотопортрет Екатерины Ремозивы, размером в три колонки, красовался на первой странице газеты. Она была худой старой девой с располагающей улыбкой, волосы собраны в пучок, рука поднята в приветствии, похожем одновременно на жест рабочей солидарности и благословение папы. Надпись под фотографией гласила:
«Для мадам Екатерины Ремозивы переговоры в Копенгагене явились результатом шестилетней неофициальной деятельности и сотен полуофициальных встреч. В следующий понедельник мы начинаем репортаж об этой удивительной женщине и ее надеждах на нерушимый мир и процветание на Европейском континенте».
Отлично сработано, товарищи. Триумф пропаганды в действии. Дождь пошел сильнее, и я накрыл газетой голову.
Глава 15
«Общий ввод в бой в неблагоприятных условиях: во время военной игры вводятся в бой только силы и средства, находящиеся на борту.
Общий ввод в бой в благоприятных условиях: во время игры каждая из сторон усиливается подразделениями морского десанта или ВВС, привлеченных с других театров военных действий. Например, во время военной игры на Северном флоте советские морские силы могут быть усилены подразделениями Балтийского флота или польских ВМС.
Примечание: вышеперечисленных подразделений может быть больше, чем количества сил и средств, представленных на начало военной игры».
Если вы измеряете свою власть и успех продолжительностью комфортабельной поездки в центр города и обратно — а многие пользуются именно этим критерием оценки, — то в таком случае следующая пара часов была бы мерилом успеха для многих лондонских воротил и политиков.
Полицейская машина остановилась около ресторана в 1.45.
— Мистер Армстронг? — Это был человек около сорока лет, пальто расстегнуто, из-под него выглядывала полицейская униформа. Рубашка была белоснежной, а ее воротник скреплен золотой булавкой. Кем бы он ни был, он вряд ли стоял навытяжку на утреннем построении или проверялся участковым сержантом. Шофер тоже был одет в гражданское пальто, однако по его голубой рубашке и темному галстуку можно было предположить, что он был констеблем полиции.
— Возможно, — ответил я, все еще держа газету над головой, укрываясь от дождя.
— Вам привет от полковника Шлегеля. Мы приехали, чтобы отвезти вас в Баттерси. Там вас ждет вертолет, чтобы доставить в аэропорт. — Он сидел, не собираясь выходить из машины.
— Вы приехали сюда с инструкциями?
— Извините, сэр?
— С чего вы взяли, что мне нужно в Лондонский аэропорт? Кому это нужно?
— Тут что-то связано с этим рестораном, сэр, — ответил он. — Это дело спецслужб. А я просто исполнитель, который первым попался на глаза.
— А если я не захочу поехать с вами?
— Вертолет стоит уже целый час. Видимо, дело срочное. — Он посмотрел на небо. Дождь продолжал моросить.
— Например, потому, что я боюсь высоты?
Он начал понимать.
— Мне поручено только передать эту информацию и подвезти вас, если вы этого захотите. А что уж вы сами решите, меня это нисколько не касается. — Он поднял руку и показал неуклюжим жестом, что хватать меня ему не поручали.
— Хорошо, — сказал я, — поехали.
Он улыбнулся и открыл заднюю дверцу машины.
Вертолет был музейным экспонатом: на сине-сером борту летающего конька-горбунка королевских ВМС красовалось название устаревшей модели — «Уэстленд Дрэгонфлай». На нем не было никаких поручней, никаких опознавательных знаков, за исключением гражданского регистрационного номера и надписи «Не стой под винтом!» на хвосте.
Пилот появился как из-под земли. Он был одет в униформу военного летчика, с белесыми пятнами, оставшимися от отпоротых нашивок и знаков различия. Он сел на левое сиденье, как только машина остановилась около вертолета; а когда я забрался в кабину, мотор начал набирать обороты. Шум вращающихся лопастей и старого двигателя мешал разговору. Так что мне пришлось довольствоваться обзором больших труб электростанции Фулхэма, выпускающих облака белого дыма, заволакивающих реку под нами. Мы пролетели мимо моста Уондзуорт-Бридж, держа курс вдоль реки, вопреки инструкциям по безопасности полетов, которых для королевских служб не существует.
Приземлившись в аэропорту Хитроу на полосу для частных самолетов, мы с тем же пилотом пересели в легкий самолет «Бигл Поп». Буквально через час после расставания с Мэрджори у ресторана я находился над городом Рагби на высоте двух тысяч метров и поднимался все выше и выше. Мы держали курс на северо-запад и, судя по показаниям приборов, горючего нам хватило бы долететь даже до самых дальних Гебридских островов. На карте, лежавшей на колене пилота, были старые карандашные пометки маршрута, которые уходили как раз в том направлении и заканчивались на самом обрезе карты. Время от времени пилот ухмылялся, показывал пальцем на карту, а затем в окно, как бы объясняя, что мы пролетаем автомагистраль М1, или темно-серое пятно на горизонте, в котором можно было угадать город Ковентри. Он предложил мне сигарету, но я отказался. Я спросил его, куда мы летим. Он сдвинул на затылок свои наушники и приставил ладонь к уху, чтобы лучше слышать. Я спросил у него снова, но он пожал плечами и улыбнулся, словно я добивался от него прогноза результатов следующих всеобщих выборов.