— Прекрасное место, — сказал я, но, казалось, Шлегель читает мои мысли.
— Когда я уходил в отставку, мне сказали, что я должен жить в пределах быстрой досягаемости НАТО по борьбе с подводными лодками, то есть здесь, вниз по дороге в Лонгфорд Магна. Ваше правительство не дает нам, американцам, покупать землю под жилье — и все по закону, по закону! А половина графства находится в руках одного англичанина, который у меня как бельмо на глазу. — Он нажал на тормоз и мы остановились в нескольких дюймах от входной двери. — Проклятый землевладелец!
— Вам еще не надоели жалобы Чеса на землевладельца, я надеюсь, — сказала появившаяся в дверях женщина.
— Моя жена Хелен. Где-то в доме еще две дочери и сын.
Шлегель припарковал машину у большого, крытого соломой коттеджа из бревен, белых от свежей штукатурки. Над дверью коттеджа висело неизвестное мне сельскохозяйственное орудие, а на клумбе перед домом стоял однолемеховый плуг. Дочери хозяина появились, когда я не прошел еще и половины пути от машины. Стройные, розовощекие, обтянутые джинсами и цветастыми свитерами из овечьей шерсти. Было трудно отличить мать от дочерей-подростков.
— Как здорово уложена солома на крыше, — восхитился я.
— Это пластик, — пояснил Шлегель, — настоящая солома собирает паразитов. Пластик чище, быстрее укладывается и дольше держится.
Вмешалась миссис Шлегель:
— Эй, Чес, ты должен был предупредить меня. Я ничего горячего на обед не приготовила.
— Ничего горячего, Хелен! Ты хочешь, чтобы у него был шок? Эти британцы не представляют себе обед без ростбифа.
— Достаточно будет сэндвича из бекона, латука и помидора, миссис Шлегель.
— Хелен, называйте меня Хелен. Я надеюсь, Чес не был слишком груб, говоря об англичанине-землевладельце.
Юг США — климат и ландшафт там идеально подходят для подготовки пехоты и авиаторов — сыграл свою роль в формировании характера американских военных. И поэтому именно там многие из них и находили себе жен. Но миссис Шлегель не относилась к южным красавицам. Она представляла новое поколение американок, со всей хрупкой свежей уверенностью этого осторожного племени.
— Ему придется быть намного более грубым, если он захочет меня обидеть… Хелен.
В гостиной был большой отапливаемый дровами камин, добавляющий приятный запах в воздух, нагретый центральным отоплением.
— Выпить хотите?
— Не откажусь.
— Чес сделал кувшин «Кровавой Мэри» перед тем, как ехать за вами. — Она больше не казалась молодой, но вы оценили бы этот вздернутый носик и веснушчатое лицо с рекламного проспекта «кока-колы». Девичьи улыбки, порванные джинсы, руки в карманах — все это делало мое пребывание здесь приятным.
— Звучит заманчиво, — сказал я.
— Вы, англичане… этот милый акцент. Такой трогательный. Ты понимаешь меня? — спросила она мужа.
— Мы пойдем в «нору», Хелен. Он принес мне кое-какой «утиль» из «конторы».
— Возьмите с собой выпить, — посоветовала миссис Шлегель. Она налила нам из замерзшего стеклянного кувшина. Я отхлебнул из своего стакана и закашлялся.
— Чес любит покрепче, — пояснила миссис Шлегель. В это время в комнату вошел малыш в рубашке а ля Че Гевара: руки растопырены, на ковер роняет комья земли, плачет. Голосок у него был высокий.
— Чаки! — мягко сказала миссис Шлегель, потом повернулась ко мне: — Думаю, здесь, в Британии, любая мать душу из ребенка вынет за такое.
— Нет, мне кажется, остались еще такие, кто не сделает этого, — возразил я. Мы слышали, как крик удалялся в сад и за дом.
— Мы будем наверху в «норе», — сказал Шлегель. Он уже ополовинил свой стакан, долил его и мне немного добавил. Я прошел за ним через комнату. Потолок пересекали деревянные брусья, украшенные медной конской упряжью. Я ударился головой о нижнюю сбрую.
Мы поднялись по узкой деревянной лестнице, скрипевшей под ногами. Наверху оказалась маленькая квадратная комната, на двери которой висела табличка из стамбульской гостиницы «Хилтон». «Не беспокоить», — гласила табличка. Шлегель открыл дверь локтем. Крик ребенка стал ближе. Шлегель замкнул дверь.
Он тяжело опустился в кресло и вздохнул. Лицо у него как бы сделано из резины, что хорошо подходит его привычке мять руками лицо, потирать нос, рот, как будто он хочет убедиться, что все мускулы слушаются его.
— Ненавижу землевладельцев, — сказал он, вперившись в меня немигающим взглядом.
— Не смотрите на меня, — попросил я.
— О, я ничего плохого не имел в виду. Черт, никто не примет вас за землевладельца.
— М-да, — я попытался, чтобы мой голос звучал безразлично.
Из окна «норы» был виден окружающий пейзаж. Вот группа тополей, лишенных листвы, если не считать букетиков омелы и птиц, отдыхающих на ветках, перед тем как спуститься вниз и попировать ягодами остролиста. Ворота на соседнее поле были открыты и была видна дорога, накатанная телегами и блестевшая льдом, уходящая за холм, над которым виднелась колокольня церкви Литл Омбера. Часы на колокольне пробили двенадцать. Шлегель посмотрел на свои часы:
— Эти чертовы деревенские часы тоже спешат.
Я улыбнулся. В этом состояла сущность Шлегеля, насколько я успел понять.
— Что-нибудь стоящее в этот раз привезли?
— Дам вам знать, когда увижу результаты обработки.
— А по горячим следам что можете сказать?
— В одном из походов в прошлом году обнаружили, что русский Северный флот использует новую частоту. Капитан корабля-наблюдателя получил разрешение изменить маршрут и сделать радиоперехват. Русские использовали радиостанции с сорока тремя заданными частотами. Перехват содержит какое-то перечисление.
— И…? — спросил Шлегель.
— Буи. Метеорологические станции, некоторые без названия.
— Но идея была не ваша.
— Я всегда был сторонником осторожных действий.
— Если бы вы служили в морской пехоте, вряд ли бы вы хотели иметь слова в своей служебной характеристике.
— Но я не в морской пехоте.
— И я теперь тоже — это вы имеете в виду?
— Я ничего не имею в виду, полковник.
— Пейте. Если новые данные похожи на анализ, который я читал, то хочу проверить результаты во время военных маневров и подготовить их к следующим летним учениям НАТО.
— Такое предложение уже было.
— Дерзкий план, понимаю. Но, думаю, должен на это пойти.
Если он ожидал бурю аплодисментов, то я разочаровал его.
— Если удастся, Центр получит деньги, вот увидите, — продолжал Шлегель.
— Радостное известие для финансистов.
— И для директора Центра, вы имеете в виду?
— Если мы начнем использовать полученные в походах данные для учений флотов НАТО, увидите, русские сильно засуетятся.
— Каким образом? Для начала их Главком примет передвижения сил НАТО за мероприятия по повышению боевой готовности и поймет, что походы подводных лодок имели целью сбор информации. Он устроит разнос своему заместителю, а тот перевернет с ног на голову весь флот… Как вам такие новости, полковник?
— Считаете, что мы всячески должны избегать этого?
— Вы меня правильно понимаете. Они будут точно знать, что мы имеем лодки на морском дне у Архангельска, и догадаются о патрулировании в районах Амдермы и Диксона. А затем они, может быть, поймут, что мы заходим в Обь. Плохие дела, полковник.
— Послушайте, голубчик, а вы думаете, эти «крошки» не сидят в Норфолке, штат Вирджиния, и не записывают все наши переговоры?
— Полковник, я думаю, они сидят у Норфолка. Насколько мне известно, они доходят по Темзе до Стратфорда и высаживают свободные от вахты расчеты для осмотра достопримечательностей замка королевы Анны в Хатауэй. Но до сих пор обе стороны скромно умалчивали о подобных операциях. Вы положите в основу учений НАТО реальный режим готовности русских, и их Северный флот окажется как на сковородке. Чтобы вернуть жизнь в нормальное русло, им придется поймать одну из наших подводных лодок.