– А я решил, что без фальшивой косы куда лучше, забросил ее и завел себе европейский костюм.
– Но ведь идешь по улице, а тебя ругают прямо в лицо, смеются, некоторые даже бегут следом и кричат: «Эй ты, чучело!», «Поддельный заморский черт!»
– А я тогда сменил европейский костюм на наш обычный халат, так меня начали поносить еще пуще. И вот, когда стало невмоготу, я обзавелся палкой и несколько раз пустил ее в ход. Мало-помалу от меня отстали. Но стоило мне забрести в другой район, как на меня снова накидывались с бранью… Я до сих пор помню, как однажды, еще живя в Японии, я узнал из газет о докторе Хонда, который путешествовал по Китаю и по странам южных морей. Ни китайского, ни малайского он не знал. «Как же вы путешествовали?» – спросили его. Он поднял стек и ответил: «Вот язык, который они отлично понимают!» Помню, я тогда кипел от негодования и никак не думал, что когда-нибудь сам стану изъясняться подобным образом…
– В первый год Сюань-туна я служил инспектором средней школы в моем родном городе. Коллеги старались держаться от меня подальше, начальство поблажек не давало, – словом, я всегда чувствовал себя не то как на льдине, не то как на эшафоте, и все оттого, что не носил косы.
Однажды ко мне явились мои ученики.
– Мы решили отрезать себе косы, учитель! – заявили они.
– Не стоит… – ответил я.
– А разве не лучше – без косы?
– Лучше…
– Почему же вы сказали: не стоит?
– Рисковать не стоит… Так будет разумнее… Погодине пока.
Они ничего больше не сказали, надулись и ушли. Но косы все же остригли.
Ох, какой тут поднялся скандал! Сколько было пересудов! Я же, делая вид, будто ничего не произошло, по-прежнему пускал этих стриженых в класс.
Стрижка кос распространялась, как эпидемия. На третий день остриглись шестеро студентов педагогического училища, за что в тот же вечер были исключены. Вернуться домой они не посмели. Лишь месяц спустя вспыхнувшая революция сняла с них клеймо преступников.
– Я ведь тоже смог приехать в Пекин только зимой того года, и там меня еще не раз ругали. Потом ругателям полицейские отрезали косы, и они присмирели. Но съездить в деревню я все же не решился. – Тут успокоившийся было господин вдруг снова помрачнел: – А теперь вы, идеологи, подбиваете еще и девушек стричься. Хотите умножить число напрасных жертв?… Скольких стриженых девушек исключили из школы, скольких не допустили к экзаменам? Вы шумите о революции, а где взять оружие? Вы призываете совмещать учебу с работой, а где заводы?… Пусть девушки по-прежнему ходят с косами, пусть их выдают замуж! Забыть обо всем – это тоже счастье. Но горе им, если они запомнят хоть что-нибудь о равенстве и свободе!.. Я спрошу вас сейчас словами Арцыбашева: «Что вы дадите „этим“ людям взамен того золотого будущего, которое обещают их потомкам?…» Да! Пока творец вселенной своим кнутом не подстегнет Китай, Китай будет все таким же и не изменится ни на волос! Ведь у вас нет ядовитых зубов, зачем же вешать на себя табличку с надписью: «Гадюка»? Чтобы на вас натравливали нищих? Чтобы вас убивали?…
Неизвестно, до чего бы он договорился, но я слушал его без особого интереса. Он заметил это, сразу умолк, встал и взялся за шляпу.
– Уходите? – спросил я.
– Пойду, собирается дождь…
Не сказав больше ни слова, я проводил его до ворот. Надевая шляпу, он сказал:
– До свидания! Простите, что потревожил. Какое счастье, что праздник годовщины революции скоро окончится и завтра можно будет обо всем забыть.
Октябрь 1920 г.
Рассказ впервые был напечатан в приложении к шанхайской газете «Ши ши синь бао», которое называлось «Сюэдэн» («Светоч учения») 10 октября 1920 года; в русском переводе А. А. Штукина под названием «История с волосами» – в кн.: Лу Синь, Правдивая история А-Кея, Л. 1929; в переводе В. Н. Рогова – в кн.: Л у Синь. Клич, Шанхай, 1950.