Кинооператора и Бориса командир назначил коноводами и связными. Они оба примолкли.
Уже через полчаса наш немногочисленный отряд пошел вверх по реке к перевалу, так как ждать возвращения дневных патрулей не было времени. Мы шли по лесной тропе все вверх. Погода стояла хорошая, но на душе было тяжело и тревожно, по совести сказать,- просто страшно. Ко мне подъехал кинооператор и сказал, что его, совершенно штатского человека, никто не имеет права мобилизовать, что у него плоскостопие и порок сердца. Я посоветовал ему все же держаться вместе со всеми, на заставе никого не осталось, и если туда попадут басмачи, то веселого будет мало.
Быстрым шагом, а иногда и рысью мы все шли и шли вверх по долине. Ниже стали ели, поредел лес, ветер подул сильнее. Наконец мы вышли из леса на межгорное плато. Впереди на полкилометра шла тройка дозорных. Они первыми достигли подножия увала, через который шел наш путь, и начали подниматься на него. Дозорные были уже на гребне, когда мы только подошли к подножию.
И тут началось!
Это был первый бой, в котором я участвовал, и воспоминания о нем у меня отрывочные и противоречивые. Но я все же постараюсь рассказать о том, что видел и чувствовал.
Сначала донесся пронзительный крик дозорных, и командир, обернувшись к нам, закричал:
- Вперед! Ребята, вперед! Ну же, скорее!
И мы поскакали вверх по склону. Когда я поднялся на увал, то прозвучала команда: «Коноводы! Взять коней!»
Раздались выстрелы, они становились все громче, все чаще. Я кое-как спрыгнул с лошади и подвел ее к Борису. Борис стоял бледный и трясущимися руками взял у меня повод.
Я вылез на гребень. Вправо и влево лежали на земле комотрядовцы и стреляли вниз, горное эхо непрерывно перекатывало и повторяло гулкую стрельбу.
Мы лежали на высоком увале, а внизу, под нами, в глубокой пади виднелась сплошная разнородная масса, покрывавшая все дно,- там были и люди, и кони, верховые и вьючные, верблюды и собаки. Огромное пространство занимали бараны, которые, испугавшись выстрелов, волнами метались туда и сюда, внезапно останавливались, а потом неслись снова. Мы были на гребне, враг был внизу, в этом и заключалось наше большое преимущество.
Я скинул с плеч берданки, выстрелил из одной, затем из другой, а потом сел и подумал: «Что же мне делать?» Патронов у меня больше не было. Кругом гремели выстрелы, над нами с визгом летели пули, некоторые из них попадали в камни и со свистом рекошетировали.
- Ляг! Ляг! - закричал мне командир.
Я покорно лег. Грохот стрельбы и свист пуль создавали какое-то бодрое, но вместе с тем тревожное настроение. И тут впервые в своей жизни я услышал рядом все заглушавший рокот пулемета и, оглянувшись, увидел его. Дергаясь, бежала лента, вцепившись в ручки и прильнув к металлу лицом, лежала пулеметчица. Я подумал: «Куда же это она стреляет?» Потом увидел, что по противоположному склону уходит вверх, к гребню, изо всех сил нахлестывая лошадей, группа всадников человек в пятьдесят. Было видно, как метались и крутились лошади, падали люди, как взлетали белые дымки от пуль, бивших по камням. А пулемет рокотал, лишь иногда приостанавливаясь, пулеметчица переводила тупой ствол его в другую сторону, и опять раздавался рокот.»
Это продолжалось долго. Через некоторое время пулемет замолк, и пока пулеметчица заправляла следующую ленту, стояла относительная тишина. И тогда снизу из этой толпы, переполнявшей лощину, донесся ужасный крик. Сначала кричали и махали руками несколько человек, потом вся эта человеческая каша завопила, замахала руками, запросила о пощаде.
Тогда раздалась команда, и Борис трясущимися, руками раздал нам перепутавшиеся поводья. Лошади волновались и крутились, я никак не мог сесть в седло, потому что и мой хромой конь не хотел стоять на месте. А побледневший Борис смотрел кругом вопрошающими глазами, в которых был ужас. Он, по-видимому, думал, что все пропало и что мы сейчас сядем на коней и пустимся наутек. Я хотел ему что-то сказать, но едва только попал в седло и еще не успел найти носками стремена, как мой огромный жеребец сразу взял с места и в азарте, позабыв про хромоту, понесся вниз по склону, догоняя комотрядовцев, скакавших впереди. Вот я выровнялся с остальными, затем мой конь понес меня вперед, прямо на толпу басмачей. Я попытался задержать лошадь, но безуспешно. Все скакали - и я скакал, все махали шашками - и я крутил в воздухе камчей, потому что клинок вынуть не успел, да и не догадался. Я скакал и кричал, не помню что, кажется: