- Так вы не киргиз?
- Нет, киргиз по рождению. Но мои приемные родители русские. Воспитывался я в русской семье, где ни слова не говорили по-киргизски.
- В русской семье? А кто ваши родные отец и мать?
- Они погибли.
- Где?
- Здесь, недалеко.
- Когда?
- В тридцатом.
Я пристально начал всматриваться в его лицо. А что, пожалуй, и правда он был похож…
- Ваши приемные родители - Логиновы?- спросил я.
- Да,- сказал он, встрепенувшись.- Мой отец - профессор Логинов.
- И вы сын Джурбая Тохтасынова?
- Вы знали моих родителей?
- Знал, Джурбай. Сказать по правде, мне пришлось не раз сменять Любу Логинову, которая тащила тебя на спине после того, как погиб твой отец.
Джурбай напряженно смотрел мне в лицо и молчал. А мне было неизвестно, что он знает и чего не знает, что рассказали ему и что нет, что нужно ему знать и что нельзя.
И я рассказал ему все…
Это были трудные дни, когда мы уходили, отстреливаясь, вниз по долине, стремясь выйти из гор туда, вниз, туда, к людям.
В начале зимы, когда наша экспедиция уже заканчивала работу, в ту проклятую ночь на нас напала банда басмачей. Все, кто были в соседней палатке, все погибли. Мы же успели выскочить и спрятались неподалеку за камнями. Весь следующий день мы, лежа там, отстреливались от басмачей. И, наверное, неплохо, потому что они близко не совались. А ночью, как только стало темно, завьючили оставшихся у нас лошадей и двинулись вниз по долине.
Трудно идти в темноте по камням. Выл ветер, кружила метель, время от времени откуда-то раздавались выстрелы.
Утром мы тоже продолжали идти, и это было ошибкой. Поняли мы это слишком поздно, когда Самойлов получил пулю в легкие. Пришлось опять залечь в камнях и пролежать весь день. Там, в камнях, и умер Самойлов, там мы его и похоронили. Нас осталось трое: Люба и Коля Логиновы и я. Это были неплохие ребята, но они меня очень нервировали, за них было страшно. Они недавно поженились и так боялись, что убьют кого-нибудь одного из них, а другой останется жить, что не расставались ни на секунду, и напрасно: ведь там, где может спрятаться один, для второго часто нет места.
Весь этот день мы пролежали в укрытии. Кругом стояли заснеженные горы, широкие белые склоны были так красивы, так задумчивы, удивительный покой разливался в этом зимнем прекрасном пейзаже.
Но достаточно было высунуть голову - и по камням начинали щелкать пули.
Среди дня на нас наткнулся Джурбай. Он ехал верхом, и на седле перед ним сидел его сынишка, мать которого недавно умерла.
Очень своеобразный человек был Джурбай. Во-первых, он имел образование, окончил медресе в Бухаре, а это было в то время исключительной редкостью среди киргизов. Но муллой не стал. Он отправлял обряды, но только для друзей и родных. Тем не менее Джурбай был очень набожен, намазы и другие положенные обряды совершал пунктуально. К врачам ни при каких обстоятельствах не обращался. Еще более интересно было то, что он неплохо знал Библию и любил потолковать о христианской религии.
Второй его особенностью была невероятная физическая сила, он, может, и не стал муллой потому, что во всех сколько-нибудь крупных празднествах участвовал в качестве борца (полвана), и редко кому удавалось победить его.
В этот период мусульманское духовенство в большинстве своем относилось к советской власти резко отрицательно, Джурбай же после революции сразу стал на сторону советской власти. Почему это произошло - трудно сказать, возможно, потому, что он был беден, возможно, потому, что был правдоискателем.
Кроме всего прочего, он отличался удивительным оптимизмом. Его беспредельная вера в людей, пожалуй, граничила с неосмотрительностью, но этим он и привлекал многих к себе.
Джурбай подсел к нам, и мы рассказали ему обо всем. Он долго думал, а потом вдруг решил, что поедет к басмачам.
Напрасно мы уговаривали его не ездить, доказывали ему, что это просто безумие.
- Я должен поговорить с ними,- сказал он.-Ничего, там есть мои родственники.
Мы не смогли его остановить.
Оставив нам малыша, Джурбай сел на коня и, громко крича что-то, поехал к басмачам. Они не стреляли.
Мальчик спал на полушубке, потом проснулся, поплакал, опять заснул. Шел час за часом, сверкал снег, мягко журчала река, тени становились длиннее. Перед самым вечером вдали показалась лошадь. Она то останавливалась, то петляла. Только в сумерках она подошла к нам. К ее спине был привязан труп замученного Джурбая. Дорого заплатил Джурбай за свое простодушие.