Одни кутасы спокойно и неторопливо переходят с места на место, ищут траву под снегом. Им сегодня хорошо, а вчера было жарко.
Вечером я решил сходить на колхозную ферму. Со мной пошли Джурбай и Валя. Когда нужно было достать что-либо в колхозах, я всегда прибегал к помощи Джурбая, ему легче получить все, что нужно. За нами увязался Бельчик. На ферме он сцепился с колхозными собаками и, несмотря на то что тех было две, быстро обратил псов в бегство. Нас пригласили в юрту, и он твердо занял позицию у входа. Когда мы вышли, у него было прокушено ухо, но в юрту он никого не впустил.
С друзьями Бельчик вежлив. Но чужим его нужно опасаться, он ростом с небольшого теленка и весит килограммов пятьдесят. Шерсть у него густая, памирских холодов он не боится и спокойно спит под снегом.
На обратном пути с фермы мы приняли минутное прояснение за улучшение погоды и сделали глупость - пошли на склон хребта. Мы долго поднимались вверх в надежде на скорое прояснение, но напрасно: летели струи колкого снега, ничего не было видно.
- Где-то, где-то мои бычки, мои бычки, черт бы их побрал! - говорил Джурбай, идя рядом со мной и насвистывая «Полет валькирий». Он поглядывал вверх по склону, надеясь увидеть своих кутасов, но в непрерывном мелькании метели ничего не было видно.
Метель пела, ветер усиливался, и вдобавок начало темнеть. Мы двинулись назад и уже в полной темноте с трудом нашли лагерь, так как у палатки не было огня.
На обратном пути Джурбай крутился, крутился возле меня, а потом, когда Валя отошел, спросил, как я думаю, пойдет за него Нина или нет. Я ему посоветовал самому это выяснить.
С мокрыми ногами, в обледенелых ватниках мы добрались до лагеря, и, несмотря на то что было еще рано, я сразу забрался в спальный мешок, но и в нем долго не мог согреться.
Джурбай, сидя в углу, прислушивался к вою вьюги и время от времени из темноты смотрел на Нину. Она чувствовала эти взгляды. А па дворе шумел ветер, шуршал по палатке снег.
Ночью мне было жарко и жестко. То меня кто-то звал, и я вскакивал, то мне казалось, что я заблудился, продолжаю блуждать в снегу, не видно огня у палатки, и я не знаю, куда идти.
Утром я понял, что заболел.
Дежурные молча возились у кучи замерзшего кизяка, пытаясь разогреть чай. Дым от костра шел прямо вверх - был мороз.
Снег лежал на палатке, на веревках-растяжках. За колесами машины намело сугробы.
С утра мы быстро сияли палатку, покидали все вещи в машину, и она ушла на заставу без людей. Джурбай, надев брезентовый плащ поверх ватника, отправился с прибывшим откуда-то пастухом искать кутасов.
А мы шли целый день, описывали, мерили, собирали. С утра было сносно, тихо, даже опять возобновился поток птичьих стаек. Но день был хмур и туманен, гор не видно, дали закрыты.
Идти было трудно, меня всего ломало, но отставать от сотрудников не хотелось и приходилось хитрить, скрывать свою слабость.
Днем в одной ямке мы нашли трех замерзших птичек, в других местах встретились перья и кровь. Это от мороза и хищников гибли во время пролета птицы.
На заставу, где мы решили остановиться, прибыли поздно. Нашей экспедиции отвели роскошное помещение - большую пустовавшую квартиру офицера - и покормили хорошим обедом.
Ночью я поминутно просыпался, несколько раз меня будили, трясли за плечо - я кричал.
Проснулся поздно, через окно вливался ровный, но не яркий белый свет - отсвечивал снег. За стеклом в безветренном воздухе медленно и неторопливо падали белые хлопья.
Наши пошли на разведку. Конечно, работать при таком снеге ботаникам почти невозможно, но ведь работу во чтобы то ни стало надо было кончать.
Я чувствовал, что заболел всерьез. Надо поскорей добираться к врачам.
Начинающаяся метель опять сбивала полет маленьких птичек, летящих вниз по долине. Вот так же мело и тогда, когда погиб Джурбай, такой же снег, и мы идем, идем, и время от времени выстрелы, и кругом снег, снег.
Пришел начальник заставы с сержантом. Сержант смущенно улыбался и говорил, что он ничего не понимает (он оказался не окончившим курса медиком). Но начальник поставил мне градусник и сказал:
- Ну видно же, что вы больной!
И велел сержанту слушать меня. Тот долго меня прослушивал и спереди и сзади, а после сказал:
- Хотя я не врач, но могу сказать твердо: у вас воспаление легких.
Они ушли, а я лег, и от того, что мне сказали, почувствовал себя еще хуже.