Женечка священнодействовал. Здесь была его стихия. Он единственный из ребят регулярно ходил на танцплощадку, окончил школу танцев и научил всех танцевать симпатичный танец летка-енка и твист. В твисте Ботин просто не знал себе равных.
Женечка выдавал по всем правилам. Два старых рыбака, завернувшие на огонек, сидели с разинутыми ртами. Потом и ребята пустились в пляс. У меня получалось неважно, я прошел два круга и выбрался из толпы танцующих. Подошла раскрасневшаяся Катя, села рядом, взглянула насмешливо:
— Синьор Смирный! Что головушку повесил? Мировая скорбь?
— Зуб болит, — буркнул я, нахмурившись. Я злился на Катю. Как понять ее поведение тогда в поезде? Ведь теперь Катя относилась ко мне, как ко всем остальным. Почему, что произошло? Я переживал, терялся в догадках. Наверное, вид у меня был самый несчастный, потому что Алик ежедневно молол всякую чепуху.
— Ничего, старик, заживет.
— Знаю. Но где же логика?
— Э, старик! Где начинается женщина, там кончается логика!
Сегодня Алика не было, после собрания он сразу ушел: прихварывала Оля.
— …Значит, зубки болят? Понятно. Режутся…
Я разозлился. Собрался ответить дерзостью, но не успел. Подошел Генка Черняев и пригласил Катю. Я наблюдал за Катей и Генкой, и мне казалось, что он слишком крепко держит ее в своих ручищах. Я был зол как черт. Катя посмотрела на меня, засмеялась и показала язык. Я встал и вышел из конторы.
Приближалась зима. Тайга стояла угрюмой и страшной. Прекратились грибные и ягодные экспедиции. Да и дел у нас стало множество: готовились к приемке рыбы. Везли ее с Дальнего Востока в порядке опытного расселения. Рыба, по словам Бороды, Джоева и Севы, была замечательная и носила имя амур. Борода прочел восторженную лекцию о неприхотливости, вкусовых и прочих качествах амура, растолковал выгоды его акклиматизации в наших краях. Когда спросили о размерах невиданной рыбы, Борода, как всякий рыбак, широко развел руками. Выходило, что амур побольше дельфина, но все-таки значительно меньше кита.
Наконец прилетели вертолеты, привезли бачки с амуром. Замахал руками борода, забегал, сотрясая воздух гортанными словосочетаниями, директор Джоев. Излюбленное словечко «вах» звучало тысячью оттенков. В нем слышались ярость, гордость, похвала, ругань, звучали укор, восторг. Бригадир Афанасий привел из дальней заимки деда, ветхого старичка, знаменитого на всю округу рыбака и охотника, привел пешком: дед мотоцикла боялся.
Возле металлических бачков толпились любопытные. Всем не терпелось взглянуть на невиданных амуров. Притащили кожаные носилки: вынимать рыбу из бачков следовало сачком, затем ее нужно было класть на носилки, предварительно налив туда воды, и только потом на носилках тащить к пруду…
Афанасий запустил сачок и выхватил здоровенную рыбину, розовато-белую, широкую, блестящую чешуей.
— Видали, какова животина?
Осторожно опустив амура в носилки, бригадир выудил второго, еще более крупного. Рыбаки одобрительно загудели. Ветхий бригадиров дедушка стремительно подскочил к носилкам, опустил в мутную бачковую воду темные кривопалые руки с набухшими синими венами, нащупал скользкую рыбину и шамкнул беззубо:
— Ждорова, яштри ее в корень!
— Не видал таких, дедушка?
— Жа вшю жижь не видел. Не привел гошподь.
Носилки основательно оттягивали руки. Брезент промок, стал тяжелым и жестким. В носилки бросали по шесть, восемь рыб, нести нужно было метров двести. Бабетка выбилась из сил и жалобно смотрела по сторонам.
— Оля, — позвал я, — смени нашу красавицу. Видишь — тоска в туманном взоре.
Оля подхватила носилки, но когда мы проходили мимо отстойника — его чистили наши ребята, — из какой-то канавы выскочил Алик.
— Ольга! Немедленно отдай носилки. Давай сюда. И не смей больше таскать, слышишь!
— В чем дело? — вмешался я. — Оля — человек самостоятельный. Если тяжело, сама скажет. Сменим.
— А! Так это ты ее к носилкам поставил? Хорош!
Алик отобрал у Оли носилки.
И что с людьми делается? Алька человек как человек, но едва дело касается Оли, становится просто невменяемым. Ах, она худенькая, ах, она слабенькая! Но Катя Альку понимает и, кажется, оправдывает, а наши девчонки Оле откровенно завидуют, и только сама Оля чувствует себя неловко.
Октябрьские праздники отмечаем в новом смолистом домике. Собрались все ребята. Хлещет дождь со снегом, дороги развезло. Третья бригада прошла пешком тридцать шесть километров. Бригадиром в ней Пшеничный.
Ребята из третьей важничают:
— Уже две недели. А вы не знали? Получка у нас теперь ого-го! Молодец бригадир. Умеет…