— Да.
— Я при тебе не буду! — тут же провокационно заявила девушка.
— Придется.
— Ты что, издеваешься?! Извращенец!
— К твоему сведению, в этой полутьме почти ничего не видно.
— Да мне все равно! Уйди!
— Стесняешь? — насмешливо поднял бровь Ринслер.
— Уйди, — прошипела Эва.
Они побуравили друг друга одинаково недружелюбными взглядами, и, в конце концов, мужчина тяжело вздохнул, сказав:
— Я буду за эти углом. Выкинешь что-нибудь, и я утоплю тебя прямо тут, поняла?
— Да что я могу выкинуть? Разве только чужую кака…
Договорить Эва не смогла, так как получила унизительный подзатыльник и услышала грозные слова:
— Поругайся еще тут.
В следующий момент Ринслер скрылся за углом и на возмущенное: „что естественно, то небезобразно!“ уже ничего не ответил.
Мужчина прислонился затылком к прохладной стене и медленно втянул воздух. Поморщился от запашка. Но делать было нечего — эта дура точно что-то задумала. Слишком уж все просто. Ринслер дотронулся до пояса, просто чтобы проверить, на месте ли нож… и нащупал пустоту. От неожиданности оторвался от стены. Дотронулся до пояса еще раз — ничего нет. Не мог же он его забыть! Нож всегда был при нем. Ринслер мог расстаться с чем угодно, но только не с оружием, пусть и с таким сомнительным.
Додумать мужчина не успел, так как прямое доказательство воровства прочертило косую линию прямо возле его уха и задело каменную стену, вызывая тошнотворный скрежет. В следующую секунду Эва яростно замахнулась еще раз, и если бы Ринслер не присел, на его шее уже красовалась бы глубокая кровавая линия. Мужчина быстро сгруппировался, уклонился еще от одного удара и резко выкинул руку вверх. Эва тут же повернулась спиной, чтобы не дать ему выбить нож, и этим самым сама дала Ринслеру шанс прижать ее к стене — на этот раз уже лицом.
Мужчина яростно выхватил свой нож, одной рукой держа девушку, второй придирчиво оглядел оружие. Вот ведь овца. А если повредила?!
В этот момент прямо рядом с ними послышались шаги. Ринслер удивленно повернул голову и тут же почувствовал острую боль у запястья. От неожиданности одернул руку, что позволило Эве вновь повернуться к нему лицом и замахнуться для очередного удара. Мужчина яростно зарычал, даже не пытаясь увернуться, просто перехватил ее руку, ударил коленом в живот — принцип „девушек не бьют“ на глазах терял свою актуальность — и сжал свои пальцы на девичьем горле.
— Ринслер? — удивился мужской голос.
— Привет, — сохраняя вежливость, улыбнулся мужчина, но скорее каким-то хищным оскалом, нежели приветливой улыбкой.
— Тебе помочь? — ошарашено поинтересовался проходивший мимо воин.
Ринслер стоял от девчонки на расстоянии вытянутой руки и держал ее за горло. Девчонка в ответ пыталась всеми силами вырваться, но когда поняла, что „все силы“ тут не помогут, попыталась дотянуться до мужчины собственной ладошкой. Ладошка достала аккурат до скулы Ринслера, и Эва со всей ненавистью пыталась ударить его хотя бы так.
Со стороны это выглядело так, словно она пыталась его погладить.
— Эва, — раздраженно отклонился Ринслер, но пальцы девчонки все равно задели шею, щекоча кожу, — Эва, дорогая, хватит.
Эва прислушиваться не стала и, дернувшись, все-таки дотянулась ладошкой до щеки мужчины. Правда, удар вышел хиленьким, даже рядом стоящий воин усмехнулся.
— Спасибо, твоя помощь не требуется, — спокойно сказал Ринслер, обращаясь к новому гостю, при этом морщась от каждого „шлепка“ по щеке. — Мы сами справимся. Малышка, прекрати, пожалуйста!
— Ну ладно, — пожал плечами в ответ воин. — Но если что — зови.
— Ага, обязательно.
Как только воин скрылся за поворотом, Ринслер сжал горло ненавистной девчонки еще сильнее, другой рукой приставив к ее щеке недавно украденный нож.
— Ах ты маленькая тварь! — зарычал он ей чуть ли не в самое ухо. — Ты хоть понимаешь, какая эта ценная штука?!
То спокойствие, с которым он разговаривал с мимо проходящим воином, испарилась без следа, и его место заняла неконтролируемая ярость. Казалось, мужчина готов был растерзать непокорную девку. Его взгляд в этой полутьме увидеть было невозможно, но в каждом движении, в каждом вдохе чувствовалась ненависть и презрение.
Эва всем своим нутром ощутила, как ее окатила волна ужаса. В мозгу билась лишь одна мысль: „опасность!“. А в случае опасности девушка привыкла делать лишь одно: бежать. Но теперь это не поможет… этот монстр найдет. Куда бы они ни бежала, где бы ни пряталась, он найдет ее везде.
— Если ты не можешь сдаться сама, это сделают за тебя.
Если раньше он издевательски подтрунивал над девушкой, то теперь шутки кончились. По-настоящему кончились. Не как в прошлый — просто решил проучить ее за дерзость, а намного серьезнее. На этот раз никто никого учить не будет.
— Я не сдамся, — прошептала Эва, чувствуя дыхание мужчины у себе на шее. — Я никогда, никогда не сдамся.
— Знаешь, чем я занимаюсь в этом подземелье? — Яростный шепот раздался у нее прямо над ухом. Девушка почувствовала, как мужские руки отпускают ее горло, и большие ладошки съезжают ниже — сперва на плечи, затем еще ниже.
— Чем? — выдохнула Эва, понимая, что не может сдержать дрожь.
— Я ломаю людей, — Ринслер приподнял ее голову за подбородок. Девушка не видела выражения его глаз, но этого и не требовалось — ей и без этого захотелось спрятаться в самой глубокой норе и никогда, никогда оттуда не вылезать. Чтобы больше никогда не ощущать этого мертвого холода, которым веяло от пронзившего насквозь взгляда. — Я избиваю человека до такой степени, пока не пойму, что он все равно будет сопротивляться. Я знаю, что сопротивление бесполезно и бью сильнее. Потому что тут не победить. Это не сказка, не романтическая история о прекрасных принцессах, это ад, в котором ты — чертова шлюха. И сколько бы ты ни сопротивлялась, сколько бы ты ни боролась, тебе не победить. Никогда.
Эва почувствовала, как сердце пропустило несколько ударов. Она думала, что нарвалась на очередного идиота. Но она нарвалась на настоящее чудовище.
— Думаешь, до этой пустыни моя жизнь была похожа на сказку? — с горечью спросила девушка, сильнее прижимаясь к холодной стене. Она помогала чуть остудить не пойми откуда появившийся жар в теле. — Этот ад не сильно-то отличается от того, из которого я пришла. Меня уже невозможно сломать.
Ринслер усмехнулся, перемещая свои руки по обе стороны от лица девушки.
— У каждого есть свой предел.
Эва почувствовала, как перехватило дыхание. Сперва подумала, что от страха, и обнадеживала себя этим ровно до тех пор, пока не почувствовала предательскую пульсацию внизу живота. Это невозможно. Немыслимо. Он последняя тварь, его нельзя… хотеть. От этой мысли девушка прерывисто вздохнула и, чтобы хоть как-то заполнить возникшую паузу, хрипло выдавила:
— Если у каждого есть свой предел, то где же твой?
В эту же секунду кулак Ринслера с силой врезался в стену. Мужчина, стиснув от ярости челюсть так, что на скулах заходили жевалки, сказал:
— Поверь, тебе лучше не знать.
— Почему? Боишься признаться в слабости?
— Бояться стоит тебе, потому что моя слабость чревата именно для тебя.
— Тебе меня не запугать, — поджала губы Эва, пытаясь унять колотящееся внутри сердце. — Что ты можешь сделать? Убить? Изнасиловать? Пытать? Мне все равно, это не заставит меня сломаться.
— Знаешь, что заставит? — угрожающе спросил Ринслер.
— Что?
— Боль.
Он впился в ее губы с такой яростью, как будто действительно готов был убить. Это был не поцелуй, это было что-то по-зверски неистовое, неукротимое и жестокое. Такое, которое должно было заставить жертву испугаться, вжаться в стену и тихонечко завыть. Губы мужчины были слишком настойчивыми, слишком жестокими, и поцелуи сами по себе были неправильными — словно просто выпускали наружу животный инстинкт. Ринслер хотел, чтобы жертве стало страшно, больно и неприятно.