Я никогда не была его конфидентом. Входя в комнату, не представляла, о чем буду говорить с ним. А все оказалось просто.
— Ты спала с ним? — глядя на меня в упор, спросил Иосиф. И я сразу поняла, что сейчас будет, и бесповоротно согласилась на всё. И понеслось!..
Никогда ни с одной подругой не говорила я на этом языке, сама с собой не мыслила о любви на этом постельном уровне, радость плоти воспринимала лишь как бесплатное, дарованное природой приложение к тому, что более всего ценила в любви — её заведомую обреченность, её порыв в безнадёжность…
Но такой бабы от пивного ларька не найти, которая сумела бы перещеголять меня в постыдной мерзости откровений извергнутых мной в тот день. Я предалась им с такой циничной искренностью, что и тени сомнений не должно было возникнуть: да знаю ли я, о чем говорю? Конечно, знаю. Правда, наше сексуальное образование было поголовно убогим, само по себе слово «секс» практически не знакомо, всё, что я говорила, я выуживала из сумеречных бесед в пропахших несвежей кровью палатах абортария. Но я уничтожала Диму, я унижала его и размазывала его, и видела, как жизнь возвращается к Иосифу, как потихоньку к коже приливает тепло — или все–таки ему становилось неловко за меня? — какая разница, ожили его глаза, засветились надеждой, я вливала в него эликсир жизни, как бы отвратительно он не вонял. Нет, не думайте, что я повторю сейчас что–нибудь эдакое, поверьте на слово — я оплевала ни в чем не повинного передо мной Диму самым безобразным образом.
Однажды случилось в нашей семье такое происшествие: я была в командировке, а четырехлетняя Юля жила с моей мамой на даче. И там соседская девочка постарше чистым матом объяснила ей, откуда берутся дети. Окрыленная новыми знаниями Юля побежала к бабушке и стала просвещать её, пользуясь той же, только что услышанной, лексикой. К счастью бабушка стояла возле кресла — она стала медленно оседать в него, а напуганная её реакцией Юля склонилась над ней и попыталась утешить: «Бабушка, что с тобой? Не расстраивайся! Мне Света сказала, что это жизненно!»
Так вот, и я вам скажу: то, что я говорила и как — было «жизненно». Когда Миша с Петровым вошли в комнату они обалдели: Иосифа было не узнать. Он смеялся, и смех его был легким и беззаботным, он с ходу вспомнил какой–то анекдот, никогда больше я не видела его таким счастливым воодушевленным собеседником. И никто меня не спросил, как я этого добилась. И я никому никогда этого не рассказывала. Но помнила. И, как вспомню — аж скрючит меня.
Однако же много воды утекло с тех пор. Она текла, текла, перекатывала камешки, перемывала косточки, и вот уже пролетело моё первое беззаботное деревенское лето, с деревьев так и сыпет жухлый лист, скоро и осень отгорит своим многоцветьем, деревню занесет снегом — а придет ли оно, следующее лето? Кто его знает… Когда–нибудь точно, что не придет… И канет всё в лету… Нет, не всё. Вот эти строчки, наверное, останутся:
………………………………………………………………………………
*Д. Бобышев. «Портрет»