— Я бы не стал устанавливать антенну до бури, — заметил капитан Боодинген, ненадолго спустившийся с корабля, чтобы взглянуть, как обустроились его товарищи. Короткая бородка и густые усы флотского офицера заиндевели, однако ему это совсем не мешало. — Связи всё равно не будет, а антенну может сорвать и унести.
— У нас есть запасная. — Коммандер Гёзнер поскрёб в затылке. — Но ты прав. Назначим сеанс связи после завершения бури. Вы сверху увидите, когда она кончится. И если мы найдём что-то интересное раньше, то в любом случае выйдем на связь. Так что радиорубку не закрывай.
Распрощавшись с капитаном, он обратился к оставшимся своим спутникам:
— По каталогу Адмиралтейства, в это время года солнце здесь на встаёт над горизонтом, но сумерки довольно светлые. Они начнутся через два часа и продлятся пять. Если выйти из лагеря налегке прямо сейчас, то к источнику свечения попадём как раз к концу темноты. Не будем мешкать. Пойдём мы с Марией и парой солдат, остальные пусть заканчивают с лагерем. За старшую остаёшься ты, Эрика.
— Хайнц, я тоже хочу пойти, — утвердительным тоном произнесла доктор Маан, глядя коммандеру в глаза. За полгода совместной службы Эрика успела неплохо узнать главу экспедиции и знала, как с ним надо обращаться. По крайней мере, надеялась, что знает.
— А кто будет командовать работами? — возразил Хайнц. — Базу необходимо оборудовать быстро, это вопрос жизни и смерти.
— Вот ты и будешь, — неожиданно вступилась за доктора Мария. — Хайнц, Эрика — научный офицер. Она и Мориц должны взглянуть на нашу цель первыми. А ты — администратор. Вот и администрируй.
— С тех пор, как ты подружилась с Эрикой, я всё больше чувствую себя лишним в этом экипаже, — проворчал коммандер, складывая руки на груди. — Но учти — я могу вас обеих уволить, а вы меня — нет.
— Ну и что же ты будешь без нас делать? — Мария наклонила голову к плечу.
— Не знаю, — вздохнул коммандер. — Сопьюсь, наверное. Чёрт с вами, идите. Мария, отвечаешь за учёных головой. Возьми не двух солдат с собой, а четырёх — чтоб проще было эту образованную парочку назад тащить, когда они выдохнутся.
Эрика не сомневалась, что пожалеет о своём энтузиазме эдак через час после того, как покинет лагерь. Ошиблась — жалеть она начала уже минут через двадцать. Девушка приноровилась к холоду, да и ходьба по снегу проблем не доставила. Сложность заключалась в другом — равнина чем дальше, тем больше напоминала лабиринт. Двигаться по прямой к цели оказалось просто невозможно — приходилось петлять между ледяных холмов, обходить ледяные овраги, искать проходы в ледяных горных хребтах. «Горы», правда, высотой не превосходили двухэтажного дома, однако без навыков и снаряжения взобраться на любую из них было задачей столь же непосильной, как покорить многокилометровый пик. Свет ослепительной колонны в небе дарил лабиринту веер глубоких чёрных теней, отчего тот казался ещё запутанней. Ветер тоже плутал среди айсбергов — он дул то в лицо, то в спину, окончательно сводя с ума чувство направления. Потерять из виду цель их похода доктор Маан не боялась, но в какой-то момент осознала, что уже не помнит, как вернуться к лагерю. Повторить замысловатое кружево их маршрута девушка не могла даже мысленно. С другой стороны, Мария вела отряд уверенно, чуть ли не прогулочным шагом — майор определённо чувствовала себя как дома. Временами она давала знак, и один из сопровождающих группу морпехов втыкал в снег колышек, украшенный алым флажком — таких вешек каждый солдат нёс с дюжину. Когда Эрика начала задыхаться под тяжестью длиннополой шинели и меховой шапки, майор оглянулась через плечо, спросила:
— Устали?
— А… ага, — призналась доктор Маан, героическим усилием воли преодолевая желание рухнуть на четвереньки. Мориц и вовсе издал лишь нечленораздельное мычание. Молодой археотехник на удивление перенёс дорогу ещё хуже девушки — а ведь Эрика никогда не считала себя сильной.
— Тогда — привал.
Они перевели дух под сенью островерхой скалы, усевшись на рюкзаки и достав флотские галеты, которые от холода сделались ещё твёрже обычного. Разгрызть свою порцию не смогла даже Мария. Потеряв надежду на обед, майор принялась дурачиться, разбивая галетой крупные куски льда. Говорить никому не хотелось, так что привал проходил в полной тишине, нарушаемой лишь вездесущим поскрипыванием снега. Этот тихий скрип звучал постоянно, как статика в плохо настроенном радио, но обычно заглушался иными шумами. Теперь же он лез в уши, раздражая не хуже комариного писка. Чтобы отвлечься, Эрика присоединилась к майору, вооружившись своей галетой — на которой, вопреки всем стараниям доктора, не осталось даже следов зубов. Она только успела раздробить первую свою льдинку, как вокруг разом стемнело — словно единственную в комнате лампу накрыли колпаком.